ГОСУДАРСТВО

КHИГА IX

Перевод А. Н. Егунова.
В кн.: Платон. Соб. соч. в 3‑х тт. Т.3 (1). М., 1971

<: книга 1; книга 2; книга 3: книга 4: книга 5; книга 6; // книга 7; :> книга 8; // книга 10; :>

571

– Остается рассмотреть самого человека при тираническом строе, иначе говоря, как он развивается из человека демократического, каковы его свойства и что у него за жизнь – бедственная или, напротив, счастливая.

– Да, пока он остался у нас без рассмотрения.

– Знаешь ли, что мне еще желательно?

– Что?

Анализ вожделений

– По-моему, мы недостаточно разобрали вожделения – в чем они состоят и сколько их. А раз этого не хватает, не будет полной ясности и в том исследовании, которое мы предпринимаем.

– Стало быть, уместно разобрать это сейчас.

– Конечно. Посмотри, что мне хочется здесь выяснить: из тех удовольствий и вожделений, которые лишены необходимости, некоторые представляются мне противозаконными. Они, пожалуй, присущи всякому человеку, но, обуздываемые законами и лучшими вожделениями, либо вовсе исчезают у некоторых людей, либо ослабевают, и их остается мало. Однако есть и такие люди, у которых они становятся и сильнее, и многочисленнее.

– О каких вожделениях ты говоришь?

Вожделения, пробуждающиеся во время сна

– О тех, что пробуждаются во время сна когда дремлет главное, разумное и кроткое, начало души, зато начало дикое, звероподобное под влиянием сытости и хмеля вздымается на дыбы, отгоняет от себя сон и ищет, как бы это удовлетворить свой норов.d Тебе известно, что в таком состоянии оно отваживается на все, откинув всякий стыд и разум. Если ему вздумается, оно не остановится даже перед попыткой сойтись с своей собственной матерью, да и с кем попало из людей, богов или зверей; оно осквернит себя каким угодно кровопролитием и не воздержится ни от какой пищи. Одним словом, ему все нипочем в его бесстыдстве и безрассудстве.

– Сущая правда.

– Когда же человек соблюдает себя в здоровой воздержности, он, отходя ко сну, пробуждает свое разумное начало, потчует его прекрасными доводами и рассуждениями и таким образом воздействует на свою совесть. Вожделеющее же начало он хоть и не заглушает вовсе, но и не удовлетворяет его до пресыщения: пусть оно успокоится и не тревожит своими радостями и скорбями благороднейшее в человеке;572 пусть это последнее без помехи, само по себе, в совершенной своей чистоте стремится к исследованию и ощущению того, что ему еще не известно, будь то прошлое, настоящее или будущее. Точно так же человек укротит и яростное свое начало, для того чтобы не отходить ко сну взволнованным и разгневанным. Успокоив эти два вида свойственных ему начал и приведя в действие третий вид – тот, которому присуща разумность, – человек предается отдыху. Ты знаешь, что при таких условиях он скорее всего соприкоснется с истиной и меньше всего будут ему мерещиться во сне всякие беззаконные видения.

– Я совершенно с тобой согласен.

– Но мы слишком отклонились в сторону, говоря об этом. Мы хотели убедиться лишь вот в чем: какой-то страшный, беззаконный и дикий вид желаний таится внутри каждого человека, даже в тех из нас, что кажутся вполне умеренными: это-то и обнаруживается в сновидениях'. Суди сам, дело ли я говорю и допускаешь ли ты это.

– Конечно, допускаю.

– Так припомни, как мы обрисовали человека, ставшего демократом. Он чуть ли не с рождения, во всяком случае с малых лет, воспитывался бережливым отцом, который почитал лишь стяжательские вожделения и никакого почета не оказывал тем желаниям, без которых, по его мнению, можно обойтись и которые, как он считал, возникают лишь для забавы и красоты. Не так ли?

– Да, так.

– Общаясь с более изысканными людьми, преисполненными вожделений, которые мы только что разбирали, юноша втягивается в их образ жизни и всяческую разнузданность, потому что ему отвратительна отцовская скупость.dНо по своей природе он лучше тех, кто его портит, поэтому он останавливается как бы посредине между обоими этими подходами к жизни: его тянет и в ту, и в другую сторону. Вкушая, как он считает, умеренно от обеих этих жизней, он живет не низменной жизнью и не беззаконной и превращается из человека олигархического в демократа.

– О подобного рода человеке составилось, да и до сих пор держится именно такое мнение.

Тирания и незаконные вожделения. Образ тирана (продолжение)

– Предположим опять-таки, что у этого человека, когда он станет постарше, будет молодой сын, воспитанный в нравах своего отца.

– Предположим.

– Предположи еще, что и с ним произойдет то же самое, что с его отцом: его станет тянуть ко всяческому беззаконию, которое его совратители называют полнейшей свободой. Отец и все остальные его близкие поддерживают в нем склонность соблюдать середину, но его совратители этому противодействуют. 573 Когда же эти искусные чародеи и творцы тиранов не надеются как-либо иначе завладеть юношей, они ухитряются внушить ему какую-нибудь страсть, руководящую вожделениями к праздности и к растрате накопленного; такая страсть – прямо-таки огромный крылатый трутень. Или, по-твоему, это нечто иное?

– По моему, именно так.

– Вокруг этой страсти ходят ходуном прочие вожделения, за которыми тянется поток благовонных курений и мазей, венков, вин, безудержных наслаждений, обычных при такого рода общениях. b До крайности раздув и вскормив жало похоти, эти вожделения снабжают им трутня, и тогда этот защитник души, охваченный неистовством, жалит. И если он захватит в юноше какое-нибудь мнение или желание, притязающее на порядочность и не лишенное еще стыдливости, он убивает их, выталкивает вон, пока тот совсем не очистится от рассудительности и не преисполнится нахлынувшим на него неистовством.

– Ты описываешь появление вылитого тирана.

– А разве не из-за всего этого и тому подобного Эрот [2] искони зовется тираном?

– Пожалуй.

– Да и у пьяного в голове, мой друг, разве происходит не то же, что у тирана?

– Видимо, так.

– Ну, а кто тронулся в уме и неистовствует, тот надеется справиться не то что с людьми, но даже с богами.

– Действительно.

– Человек, мой друг, становится полным тираном тогда, когда он пьян, или слишком влюбчив, или же сошел с ума от разлития черной желчи, – а все это из-за того, что либо такова его натура, либо привычки, либо то и другое.

– Совершенно верно.

– Видно, вот так и рождается подобный человек. Ну, а как же он живет?

– Есть шутливая поговорка: "Это и ты мне скажешь" [3].

– Скажу. По-моему, после этого пойдут у них празднества, шествия всей ватагой, пирушки, заведутся подружки, ну и так далее: ведь тиран-Эрот, обитающий в их душе, будет править всем, что в ней есть.

– Это неизбежно.

– С каждым днем и с каждой ночью будет расцветать много ужаснейших вожделений, предъявляющих непомерные требования.

– Да, их расцветет много.

– Значит, доходы, если какие и были, скоро иссякнут.

– Конечно.

– А за этим последуют заклады имущества и сокращение средств.

– И что же?

– Когда все истощится, тогда рой раздувшихся вожделений, угнездившихся в этих людях, начнет жужжать, и люди, словно гонимые стрекалом различных желаний, а особенно Эротом (ведь он ведет за собой все желания, словно телохранителей), станут жалить, высматривая, у кого что есть и что можно отнять с помощью обмана или насилия.

– Да, конечно.

574

– У них настоятельная потребность грабить, иначе придется терпеть невыносимые муки и страдания.

– Да, это неизбежно.

– Все возрастая, стремление такого человека к удовольствиям превосходит его прежние прихоти и их обездоливает; точно так же он сам начинает притязать на превосходство перед своим отцом и матерью, поскольку он их моложе, и, издержав свою долю, он будет присваивать и тратить отцовские деньги.

– И что же дальше?

– Если родители не допустят этого, разве он не попытается первым делом обокрасть их и обмануть?

– Непременно.

– А если бы это было ему невозможно, разве он не ограбил бы их, прибегнув к насилию?

– Я думаю, да.

– А если старики окажут сопротивление и вступят с ним в борьбу, разве он пощадит их и остережется поступков, свойственных тиранам?

– Я не поручусь за участь родителей такого человека.

– Но, ради Зевса, Адимант, неужели из-за какой-то новой своей подружки, без которой он мог бы и обойтись, он станет бить любимую с детства мать? Или ради цветущего юноши, с которым он только что подружился, хотя и без этого можно бы обойтись, он подымет руку на своего родного отца, пусть престарелого и отцветшего, но самого давнишнего из своих друзей? Неужели этот человек отдаст, по-твоему, своих родителей в рабство подобным людям, введя их в свой дом?

– Отдаст, клянусь Зевсом.

– Великое же счастье родить сына с тираническими наклонностями! [4]

– Да, величайшее!

– А что же с ним будет, когда истощатся у него и отцовские, и материнские средства, а между тем в нем скопился целый рой прихотей? Не заставит ли его это сначала покуситься на стены чужого дома либо на плащ запоздалого ночного прохожего, а затем дочиста ограбить какой-нибудь храм? Во всех этих поступках прежние его мнения о том, что прекрасно, а что гадко, усвоенные им с детских лет и считавшиеся правильными, покорятся власти недавно выпущенных на волю желании, сопровождающих Эрота и им возглавляемых.e Раньше, пока человек подчинялся обычаям, законам и своему отцу и внутренне ощущал себя демократом, эти желания высвобождались у него лишь в сновидениях; теперь же, когда его тиранит Эрот, человек навсегда становится таким, каким изредка бывал во сне, – ему не удержаться ни от убийства, ни от обжорства, ни от проступка, как бы ужасно все это ни было: посреди всяческого безначалия и беззакония в нем тиранически живет Эрот. 575 Как единоличный властитель, он доведет объятого им человека, словно подвластное ему государство, до всевозможной дерзости, чтобы любой ценой удовлетворить и себя, и сопровождающую его буйную ватагу, составившуюся из всех тех вожделений, что нахлынули на человека отчасти извне, из его дурного окружения, отчасти же изнутри, от бывших в нем самом такого же рода вожделений, которые он теперь распустил, дав им волю. Разве не такова жизнь подобного человека?

– Да, такова.

– Когда подобного рода людей в государстве немного, а все прочие мыслят здраво, те уезжают в чужие земли, служат там телохранителями какого-нибудь тирана или в наемных войсках, если где идет война. Когда же подобные вожделения проявляются у них в мирных условиях, то и у себя на родине они творят много зла, хотя и по мелочам.

– Что ты имеешь в виду?

– Да то, что они совершают кражи, подкапываются под стены, отрезают кошельки, раздевают прохожих, святотатствуют, продают людей в рабство. Бывает, что они занимаются и доносами, если владеют словом, а то и выступают с ложными показаниями или берут взятки.

– Нечего сказать, по мелочам! Так ведь ты выразился о причиняемом ими зле, когда таких людей немного?

– Да, по мелочам, потому что сравнительно с великим злом это действительно мелочи: ведь в смысле вреда инесчастья для государства все это лишено, как говорится,того размаха, каким отличается тиран. Когда в государстве наберется много таких людей и ихпоследователей и они ощутят свою многочисленность,то как раз из их среды и рождается тиран, чему способствуетбезрассудство народа. Это будет тот из них, кто сам в себе,то есть в своей душе, носит самого великого и отъявленноготирана.

– Естественно, ведь такой человек и будет самымбольшим тираном.

– Если ему уступят без сопротивления; если жегосударство не допустит этого, тогда, как в недавноупомянутом примере у него поднялась рука на родных мать иотца, точно так же поступит он и со своей родиной, лишьтолько окажется в состоянии: он покарает ее тем, что введетв нее своих новых сподвижников; в рабстве у них будетсодержаться и воспитываться некогда милая ему"родина-мать" [5],как говорят критяне, то есть его отечество. Вот конечнаяцель вожделений подобного человека.

– Она состоит именно в этом.

– Подобного рода люди таковы и в частной жизни, ещепрежде, чем станут у власти. С кем бы они ни вступали вобщение, они требуют лести и полной готовности к услугам, акогда сами в чем-нибудь нуждаются, тогда так и льнут кчеловеку, без стесненияделая вид, будто с ним близки, но чуть добьются своего– они опять чужие.

576

– Это очень верно подмечено.

– Значит, за всю свою жизнь они ни разу ни с кем небывали друзьями; они вечно либо господствуют, либонаходятся в рабстве: тираническая натура никогда неотведывала ни свободы, ни подлинной дружбы.

– Конечно.

– Разве не правильно было бы назвать таких людей незаслуживающими доверия?

– Как же иначе!

– Да и в высшей степени несправедливыми, если внашей беседе мы правильно сделали раньше вывод относительнотого, в чем заключается справедливость.

– Конечно, мы сделали его правильно.

– Итак, о крайне дурном человеке давай мы в общихчертах скажем так: это человек, который и наяву таков, какв тех сновидениях, что мы разбирали.

– Совершенно верно.

– А таким становится тот, кто при своих природныхтиранических склонностях достигает единоличной власти, и,чем дольше он обладает такой властью, тем более онстановится таким.

– Это уж обязательно, – сказал Главкон, в своюочередь вступая в беседу.

Тираническая душа несчастна

–Так вот, разве не окажется самым несчастным человекомтот, кто является отъявленным негодяем? И чем дальше ибольше была бы в его руках власть, тем больше и на болеедолгий срок он был бы таким в действительности, хотябольшинство представляет это себе по-разному.

– Нет, это необходимо обстоит именно так.

– А также и в отношении сходства: человектиранический соответствует тиранически управляемомугосударству, а демократ – государствудемократическому. И в остальных случаях то же самое?

– Как же иначе?

– И как государство относится к государству всмысле добродетели и благополучия, так и человек относитсяк человеку?

– Не иначе.

– А как, в смысле добродетели, относитсягосударство с тираническим строем к государству,управляемому царем, которое мы разбирали раньше?

– Они совершенно противоположны друг другу: одно изних – самое благородное, другое – самое низкое.

– Я не стану спрашивать, какое из них ты считаешькаким, – это и без того ясно. Но в смысле процветанияили, наоборот, бедности ты так же решаешь или иначе? Нас недолжно поражать зрелище тирана,eотдельно взятого илиокруженного немногочисленной свитой, нам надо рассмотретьвсе государство в целом, войти в него, во все вникнуть и,присмотревшись, уже тогда высказывать о нем свое мнение.

– Твое требование правильно. Однако всякому ясно, чтонет более жалкого государства, чем управляемое тиранически,и более благополучного, чем то, в котором правят цари.

577

– А если и применительно к отдельным людям япотребовал бы того же самого, разве мое требование не былобы правильным? Я считаю, что о них можетсудить лишь тот, кто способен рассматривать человека,вникая мысленно в его нрав, а не глядеть, как ребенок,только на внешность и поражаться всему тому, что у тирановпридумывается для представительства, чтобы произвестивпечатление на посторонних: надо уметь в этом разбираться.Мне думается, всем нам следовало бы прислушаться к отзывамтого, кто действительно имел возможность составить себесуждение, то есть кто проживал бы в одном доме с тираном,наблюдал бы его домашний обиход и его отношение к членамсемьи:bтогда тиран предстал бы перед намив наиболее обнаженном виде, без этих пышных одеяний, словнодля постановки трагедии. То же самое и когда положение вгосударстве принимает опасный оборот: кто наблюдал все это,пусть бы сообщил нам, как обстоит у тирана дело в смыслеблагополучия либо несчастья сравнительно с остальными людьми.

– И это твое требование было бы в высшей степениправильным.

– Хочешь, мы предположим, что принадлежим к числутех, кто может так судить, или что мы уже встретились сподобного рода людьми? Тогда у нас было бы кому отвечать нанаши вопросы.

– Конечно, хочу.

– Ну так подойди к рассмотрению этого вопроса воткаким образом: припомни, в чем сходство между государствоми отдельным человеком, и по очереди бери ту или иную черту,указывая, каково при этом состояние того и другого.

– А именно как это делать?

– Прежде всего, если начать с государства:свободным или рабским ты назовешь государство стираническим строем?

– Как нельзя более рабским.

– Однако ж ты видишь, что там есть господа исвободные люди.

– Да, вижу, но их совсем мало, а всегосударство

в целом, да и самое в нем порядочное находится впозорном и бедственном рабстве.

– Раз отдельный [тиранический] человек подобен такомуже государству, то и в нем необходимо должен быть тот жепорядок: душа его преисполнена рабством и низостью, те жеее части, которые были наиболее порядочными, находятся вподчинении, а господствует лишь малая ее часть, самаяпорочная и неистовая.

– Это неизбежно.

– Что же, назовешь ли ты такую душу рабской илисвободной?

– Я-то назову ее рабской.

– А ведь рабское и тиранически управляемоегосударство всего менее делает то, что хочет.

– Конечно.

– Значит, и тиранически управляемая душа всего менеебудет делать что ей вздумается, если говорить о душе вцелом. Всегда подстрекаемая и насилуемая яростным слепнем,она будет полна смятения и раскаяния.

– Несомненно.

– Богатым или бедным бывает по необходимоститиранически управляемое государство?

– Бедным.

578

– Значит, и тиранически управляемой душе приходитсянеизбежно быть всегда бедной и неудовлетворенной.

– Да, это так.

– Что же? Разве такое государство и такой человекне преисполнены неизбежно страха?

– И даже очень.

– Где еще, в каком государстве, по-твоему, большегоря, стонов, плача, страданий?

– Нигде.

– А думаешь ли ты, что всего этого больше укого-нибудь другого, чем у человека тиранического,неистовствующего из-за своих вожделений и страстей?

– Конечно, у него этих переживаний больше, чем улюбого.

– Глядя на все это и тому подобное, я думаю, ты решил,что такое государство – самое жалкое из государств?

– А разве это неверно?

– Даже очень верно. Но что ты скажешь о человеке стираническими наклонностями, если заметишь в нем то же самое?

– Он много несчастливее всех остальных.

– Вот это ты уже говоришь неверно.

– Как так?

– Я думаю, что вовсе не он всех несчастнее.

– А кто же?

– Еще несчастнее его покажется тебе, пожалуй, воткакой человек...

– Какой?

– Да тот, кому при его тиранических наклонностях неудастся прожить весь свой век частным лицом, раз уж егопостигнет такая беда, что какое-нибудь стечениеобстоятельств позволит ему стать тираном.

– Из того, о чем у нас раньше шла речь, я заключаю,что ты прав.

– Да, но в таких вопросах нельзя довольствоватьсяобщими соображениями, а нужно таким же способом, какраньше, исследовать все досконально. Ведь тут исследованиекасается самого главного – хорошей и дурной жизни.

– Совершенно верно.

– Посмотри же, дело ли я говорю. При рассмотренииэтого вопроса надо, по-моему, исходить из следующего...

– Из чего именно?

– Да из того, в каком положении находится любой избогатых граждан, владелец многих рабов. Эти люди оченьпохожи на тиранов тем, что им подвластны многие: тутразница только в том, что тирану подвластно большенарода.

– Да, в этом вся разница.

– Как ты знаешь, такие люди живут спокойно и небоятся своей челяди.

– С чего же им бояться?

– Да не с чего. Но понимаешь ли ты, что этомупричиной?

– Да то, что любому из частных лиц приходит на eпомощь все государство.

– Вот именно. Ну, а если кто из богов возьмет такогочеловека, имеющего пятьдесят или больше рабов, и перенесетего в пустыню вместе с женой, детьми, челядью и со всемимуществом – туда, где не найдется свободнорожденныхлюдей, чтобы оказать ему помощь, – сколько бы у него,по-твоему, возникло разных опасений, страхов за себя, задетей и за жену, как бы их всех не погубила челядь?

– По-моему, он всегда был бы в страхе.

579 – Разве не стал бы он заискивать кое перед кем изсвоих рабов, не давал бы разные обещания, не начал быотпускать их на волю без всякой надобности? Он сам оказалсябы льстецом у своей прислуги.

– Это для него неизбежно: иначе он погибнет.

– Ну, а если вокруг него бог поселит множествососедей, однако таких, что они не выносят притязанийчеловека на господство и, если уж им подвернется такойчеловек, карают его крайними мерами?

– Тогда он и вовсе попадет в беду, раз его кругомсторожат одни лишь враги.

– А разве не в такой тюрьме содержится тот тиран,чью натуру мы разбирали? Ведь он полон множества разныхстрастей и страхов; со своей алчной душой только он один вовсем государстве не смеет ни выехать куда-либо, ни пойтивзглянуть на то, до чего охотники все свободнорожденныелюди;cбольшей частьюон, словно женщина, живет затворником в своем доме изавидует остальным гражданам, когда кто-нибудь уезжает вчужие земли и может увидеть что-то хорошее.

Осуществление тиранических наклонностей – еще худшее зло для человека, чем их подавление

– Это бывает именно так.

– Вдобавок ко всем этим бедам еще хуже придетсятому, кто внутренне плохо устроен, то есть человеку стираническими наклонностями (ты недавно признал его самымнесчастным), если он не проведет всю свою жизнь как частноелицо, а будет вынужден каким-то случаем действительно статьтираном и, не умея справиться с самим собой, попытаетсяправить другими. dЭто вроде того, как если бы человекслабого здоровья, не справляющийся со своими болезнями,проводил свою жизньне в уединении, а, напротив, был бы вынужден бороться исостязаться с сильными и крепкими людьми.

– Между ними полнейшее сходство, Сократ, тысовершенно прав.

– Так не правда ли, дорогой мой Главкон, такоесостояние – это, безусловно, несчастье, и жизнь того,кто сделался тираном, еще тяжелее жизни, которую ты призналсамой тяжкой для человека?

– Да, это очевидно.

– Значит, хотя иной с этим и не согласится, но, поправде говоря, кто подлинно тиран, тот подлиннораб величайшей угодливости и рабства, вынужденный льститьсамым дурным людям. Ему не удовлетворить своих вожделений,очень многого ему крайне недостает, он оказывается поистинебедняком, если кто умеет охватить взглядом всю его душу.Всю свою жизнь он полон страха, он содрогается и мучается,коль скоро он сходен со строем того государства, которымуправляет. А сходство между ними ведь есть, не правда ли?

– И притом большое.

580

– Кроме того, мы отметим в этом человеке те черты, окоторых мы уже говорили раньше: власть неизбежно делает егозавистливым, вероломным, несправедливым, недружелюбным инечестивым; он поддерживает и питает всяческое зло; все этопостепенно разовьется в нем еще больше; он будетчрезвычайно несчастен и такими же сделает своихблизких.

– Никто из людей со здравым смыслом не станет этого оспаривать.

Градация пяти складов души по степени счастья

– Так подойди же! В таком случае у нас словно уже имеется судья по всем этим вопросам. Итак, выноси решение: кто, по-твоему, займет первое место по счастью, кто – второе и так далее из пяти представителей – царского строя, тимократии, олигархии, демократии и тирании?

– Решение вынести нетрудно: в смысле добродетели и порока, счастья и его противоположности я ставлю их в том же порядке, в каком они выступали перед нами подобно театральным хорам [6].

– Так давай наймем глашатая! Или я сам объявлю, чтосын Аристона вынес решение считать самымсчастливым самого добродетельного и справедливого человека,а таким будет человек наиболее царственный, властвующий надсамим собой; самым несчастным он считает самого порочного инесправедливого, а таким будет тот, кто и сам для себяхудший тиран, да еще и до крайности тиранит своегосударство.

– Пусть у тебя так и будет объявлено!

– А не добавить ли мне еще, что все это независимо от того, останутся ли эти их свойства тайной для всех людей и богов?

– Добавь и это.

– Пусть так! Пусть это будет нашим первым доказательством. Другим должно быть вот какое, если только оно убедительно...

– Что же это за доказательство?

Соответствие трех начал человеческой души трем сословиям государства и трем видам удовольствий

– Раз государство подразделяется на три сословия, то и в душе каждого отдельного человека можно различить три начала [7]. Здесь, мне кажется, возможно еще одно доказательство.

– Какое же?

– Следующее: раз в душе имеются три начала, им, на мой взгляд, соответствуют три вида удовольствий, каждому началу свой. Точно так же подразделяются вожделения и власть над ними.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы говорили, что одно начало – это то,посредством которого человек познает, другое –посредством которого он распаляется, третьему же, из-за егомногообразия, мы не смогли подыскать какого-нибудь одного,присущего ему, обозначения и потому назвали его по томупризнаку, который в нем выражен наиболее резко: мы нареклиего вожделеющим – из-за необычайной силы вожделений кеде, питью, любовным утехам и всему тому, что с этимсвязано. Сюда относится и сребролюбие, потому что дляудовлетворения таких вожделений очень нужны деньги.

581

– Да, мы правильно это назвали.

– Если бы мы даже про наслаждение и любовь этогоначала сказали, что они направлены на выгоду, мы всегоболее выразили бы таким образом одну из его главныхособенностей, так что нам всякий раз было бы ясно, о какойчасти души идет речь; и, если бы мы назвали это началосребролюбивым и корыстолюбивым, разве не было бы правильнымтакое наименование?

– Мне-то кажется, что да.

– Дальше. Не скажем ли мы, что яростный дух всегдаи всецело устремлен на то, чтобы взять верх над кем-нибудь,победить и прославиться?

– Безусловно.

– Так что, если мы назовем его честолюбивым исклонным к соперничеству, это будет уместно?

– В высшей степени.

– Ну, а то начало, посредством которого мы познаем?Всякому ясно, что оно всегда и полностью направлено напознание истины, то есть того, в чем она состоит, а оденьгах и молве заботится всего менее.

– Даже совсем не заботится.

– Назвав его познавательным и философским, мыобозначили бы его подходящим образом?

– Конечно.

– Но у одних людей правит в душе одно начало, а удругих – другое; это уж как придется.

– Да, это так.

– Поэтому давай прежде всего скажем, что есть трирода людей: одни – философы, другие – честолюбцы,третьи – сребролюбцы.

– Конечно.

– И что есть три вида удовольствий соответственнокаждому из этих видов людей.

– Несомненно.

– А знаешь, если у тебя явится желание спроситьпоочередно этих трех людей, какая жизнь всего приятнее,каждый из них будет особенно хвалить свою.Делец скажет, что в сравнении с наживой удовольствие отпочета или знаний ничего не стоит, разве что и из этогоможно извлечь доход.

– Верно.

– А честолюбец? Разве он не считает, чтоудовольствия, доставляемые деньгами, – это нечтопошлое, а с другой стороны, удовольствие от знаний,поскольку наука не приносит почета, – это простодым?

– Да, он так считает.

– Чем же, думаем мы, считает философ все прочиеудовольствия сравнительно с познанием истины – в чемона состоит – и постоянным расширением своих знаний вэтой области? Разве он не находит, что все прочее оченьдалеко от удовольствия? Да и в других удовольствиях онничуть не нуждается, разве что их уж нельзя избежать:поэтому-то он и называет их необходимыми.

– Это следует хорошо знать.

582

– А когда под сомнение берутся удовольствия и дажесам образ жизни каждого из трех видов людей – не сточки зрения того, чье существование прекраснееили постыднее, лучше или хуже, а просто спор идет о том,что приятнее и в чем меньше страданий, – как намузнать, кто из них всего более прав?

– На это я затрудняюсь ответить.

– А ты взгляни вот как: на чем должно основыватьсясуждение, чтобы оно было верным? Разве не на опыте, наразуме и на доказательстве? Или есть лучшее мерило, чемэто?

– Нет, конечно.

– Так посмотри: из этих трех человек кто всегоопытнее в тех удовольствиях, о которых мы говорили? Укорыстолюбца ли больше опыта в удовольствии от познания,когда человек постигает самое истину, какова она, или жефилософ опытнее в удовольствии от корысти?

– Философ намного превосходит корыстолюбца; ведь емунеизбежно пришлось отведать того и другого с самогодетства, тогда как корыстолюбцу, даже если он по своимприродным задаткам способен постигнуть сущее, нетнеобходимости отведать этого удовольствия и убедиться наопыте, как оно сладостно; более того, пусть бы он истремился к этому, для него это нелегко.

– Стало быть, философ намного превосходиткорыстолюбца опытностью в том и другом удовольствии.

– Конечно, намного.

– А как насчет честолюбца? Более ли неопытенфилософ в удовольствии, получаемом от почета, чем тот– в удовольствии от разумения?

– Но ведь почетом пользуется каждый, если достигсвоей цели. Многие почитают богатого человека,мужественного или мудрого, так что в удовольствии от почетавсе имеют опыт и знают, что это такое. А какое удовольствиедоставляет созерцание бытия, этого никому, кроме философа,вкусить не дано.

– Значит, из тех трех его суждение благодаря егоопытности будет наилучшим.

– Несомненно.

– И лишь один он будет обладать опытностью всочетании с разумом.

– Конечно.

– Но и то орудие, посредством которого можносудить, принадлежит не корыстолюбцу и не честолюбцу, афилософу.

– Какое орудие?

– Мы сказали, что судить надо при помощидоказательств, не так ли?

– Да.

– Доказательства – это и есть преимущественноорудие философа.

– Безусловно.

– Если то, что подлежит суду, судить на основаниибогатства или корысти, тогда похвала либо порицание состороны корыстолюбца непременно были бы самыми вернымисуждениями.

– Наверняка.

– А если судить на основании почета, победы,мужества, тогда, не правда ли, верными были бы суждениячестолюбца, склонного к соперничеству?

– Это ясно.

– А если судить с помощью опыта идоказательства?

– То, что одобряет человек, любящий мудрость пдоказательство, непременно должно быть самым верным.

583

– Итак, поскольку имеются три вида удовольствии,значит, то из них, что соответствует познающей части души,будет наиболее полным, и, в ком из нас эта частьпреобладает, у того и жизнь будет всего приятнее.

– Как же ей и не быть? Недаром так расценивает своюжизнь человек разумный – главный судья в этом деле.

– А какой жизни и каким удовольствиям отведет нашсудья второе место?

– Ясно, что удовольствиям человека воинственного ичестолюбивого – они ближе к первым, чем удовольствияприобретателя.

– По-видимому, на последнем месте стоятудовольствия корыстолюбца.

– Конечно.

– Итак, вот прошли подряд как бы два состязания идважды вышел победителем человек справедливый, анесправедливый проиграл. Теперь пойдет третьесостязание [8],олимпийское, в честь Олимпийского Зевса: заметь, что увсех, кроме человека разумного, удовольствия не вполнеподлинны, скорее они напоминают теневой набросок; так,помнится, я слышал от кого-то из знатоков, – а ведьэто означало бы уже полнейшее поражение.

– Еще бы! Но что ты имеешь в виду?

Удовольствие и страдание. Отличие подлинного удовольствия от простого прекращения страданий

– Я это найду, если ты мне поможешь своимиответами.

– Задавай же вопросы.

– Скажи-ка, не говорим ли мы, что страданиепротивоположно удовольствию?

– Конечно.

– А бывает ли что-нибудь ни радостным, нипечальным?

– Бывает.

– Посредине между этими двумя состояниями будеткакое-то спокойствие души в отношении того и другого? Илиты это называешь иначе?

– Нет, так.

– Ты помнишь слова больных – что они говорят,когда хворают?

– А именно?

– Они говорят: пет ничего приятнее, чем бытьздоровым. Но до болезни они не замечали, насколько этоприятно.

– Да, помню.

– И если человек страдает от какой-либо боли, тыслышал, как говорят, что приятнее всего, когда больпрекращается?

– Слышал.

– И во многих подобных же случаях ты замечаешь, ядумаю, что люди, когда у них горе, мечтают не о радостях,как о высшем удовольствии, а о том, чтобы не было горя инаступил бы покой.

– Покой становится тогда, пожалуй, желанным иприятным.

– А когда человек лишается какой-нибудь радости, покойпосле удовольствия будет печален.

– Пожалуй.

– Стало быть, то, что, как мы сейчас сказали,занимает середину между двумя крайностями, то есть покой,бывает и тем и другим, и страданием и удовольствием.

– По-видимому.

– А разве возможно, не будучи ни тем ни другим,оказаться и тем и другим?

– По-моему, нет.

– И удовольствие, возникающее в душе, и страдание– оба они суть какое-то движение. Или нет?

– Да, это так.

584

– А то, что не есть ни удовольствие, ни страдание,разве не оказалось только что посредине между ними? Это– покой.

– Да, он оказался посредине.

– Так может ли это быть верным – считатьудовольствием отсутствие страдания, а страданием –отсутствие удовольствия?

– Ни в коем случае.

– Следовательно, этого на самом деле не бывает, онолишь таким представляется: покой только тогда и будетудовольствием, если его сопоставить со страданием, и,наоборот, он будет страданием в сравнении с удовольствием.Но с подлинным удовольствием эта игра воображения не имеетничего общего: в ней нет ровно ничего здравого, это однонаваждение.

– Наше рассуждение это показывает.

– Рассмотри же те удовольствия, которым непредшествует страдание, а то ты, может быть, думаешь, будтоныне самой природой устроено так, что удовольствие –это прекращение страдания, а страдание – прекращениеудовольствия.

– Где же существуют такие удовольствия и в чем онисостоят?

– Их много, и притом разных, но особенно, еслихочешь это понять, Возьми удовольствия, связанные собонянием [9]: мыиспытываем их вдруг, без всякого предварительногострадания, а когда эти удовольствия прекращаются, они неоставляют по себе никаких мучений.

– Сущая правда.

– Стало быть, мы не поверим тому, будто прекращениестрадания – это удовольствие, а прекращениеудовольствия – страдание.

– Не поверим.

– Однако так называемые удовольствия, испытываемыедушой при помощи тела, – а таких чуть ли небольшинство, и они едва ли не самые сильные, – как рази относятся к этому виду, иначе говоря, они возникают какпрекращение страданий.

– Это правда.

– Не так же ли точно обстоит дело и с предчувствиембудущих удовольствий и страданий, иначе говоря, когда мызаранее испытываем радость или страдаем?

– Да, именно так.

– Знаешь, что это такое и на что это очень похоже?

– На что?

– Считаешь ли ты, что в природе действительно естьверх, низ и середина?

– Считаю, конечно.

– Так вот, если кого-нибудь переносят снизу ксередине, не думает ли он, по-твоему, что поднимаетсявверх, а не куда-нибудь еще? А остановившись посредине иоглядываясь, откуда он сюда попал, не считает ли он, чтонаходится наверху, а не где-нибудь еще, – ведь он невидел пока подлинного верха?

– Клянусь Зевсом, по-моему, такой человек не можетдумать иначе.

– Но если бы он понесся обратно, он считал бы, чтонесется вниз, и правильно бы считал.

– Конечно.

– С ним бы происходило все это потому, что у негонет опыта в том, что такое действительно верх, середина иниз.

– Это ясно.

Без знания истины невозможно отличить подлинное удовольствие от мнимого

– Удивишься ли ты, если люди, не ведающие истиныотносительно многих других вещей, не имеют здравых мненийоб этом? Насчет удовольствия, страдания и промежуточногосостояния люди настроены так, что, когда их относит всторону страдания, они судят верно и подлинно страдают,585но, когда они переходятот страдания к промежуточному состоянию, они очень склонныдумать, будто это способствует удовлетворению и радости.Можно подумать, что они глядят на серое, сравнивая его счерным и не зная белого, – так заблуждаются они,сравнивая страдание с его отсутствием и не имея опыта вудовольствии.

– Клянусь Зевсом, меня это не удивило бы, скорее ужесли бы дело обстояло иначе.

– Вдумайся вот во что: голод, жажда и тому подобное– разве это не ощущение состояния пустоты в нашем теле?

– Ну и что же?

– А незнание и непонимание – разве это несостояние пустоты в душе?

– И даже очень.

– Подобную пустоту человек заполнил бы, приняв пищуили поумнев.

– Конечно.

– А что было бы подлиннее: заполнение болеедействительным или менее действительным бытием?

– Ясно, что более действительным.

– А какие роды [вещей] считаешь ты болеепричастными чистому бытию? Будут ли это такие вещи, как,например, хлеб, напитки, приправы, всевозможная пища, илиже это будет какой-то вид истинного мнения, знания, ума,вообще всяческого совершенства?cСуди об этом вот как: то, что причастно вечнотождественному, подлинному и бессмертному, самотождественно и возникает в тождественном, не находишь ли тыболее действительным, чем то, что причастно вечноизменчивому и смертному, само таково и в таком же ивозникает?

– Вечно тождественное много действительнее.

– А сущность не-тождественного разве болеепричастна бытию, чем познанию?

– Вовсе нет.

– Что же? А истине она больше причастна?

– Тоже нет.

– Если же она меньше причастна истине, то не меньшели и бытию?

– Непременно.

– Значит, всякого рода попечение о теле меньшепричастно истине и бытию, чем попечение о душе?

– Гораздо меньше.

– Не думаешь ли ты, что то же самое относится ксамому телу сравнительно с душой?

– По-моему, да.

– Значит, то, что заполняется более действительными само более действительно, в самом деле заполняетсябольше, чем то, что заполняется менее действительным и самоменее действительно?

– Как же иначе?

– Раз бывает приятно, когда тебя наполняетчто-нибудь подходящее по своей природе, то идействительное наполнение чем-то более действительнымзаставляло бы более действительно и подлинно радоватьсяподлинному удовольствию, между тем как добавление менеедействительного наполняло бы менее подлинно и прочно идоставляло бы менее достоверное и подлинное удовольствие.

– Это совершенно неизбежно.

586

– Значит, у кого нет опыта в рассудительности идобродетели, кто вечно проводит время в пирушках и другихподобных увеселениях, того, естественно, относит вниз, апотом опять к середине, и вот так они блуждают всю жизнь.Им не выйти за эти пределы: ведь они никогда не взирали наподлинно возвышенное и не возносились к нему, ненаполнялись в действительности действительным, не вкушалинадежного и чистого удовольствия; подобно скоту они всегдасмотрят вниз, склонив голову к земле... и к столам: онипасутся, обжираясь и совокупляясь, bи из-за жадности ковсему этому лягают друг друга, бодаясь железными рогами,забивая друг друга насмерть копытами – все из-заненасытности, так как они не заполняют ничем действительнымни своего действительного начала, ни своейутробы [10].

– Великолепно,– сказал Главкон,– словнопрорицатель, изображаешь ты, Сократ, жизнь большинства.

– И разве не неизбежно примешиваются кудовольствиям страдания? Хотя это только призрачные образыподлинного удовольствия, при сопоставлении с нимоказывающиеся более бледными по краскам, тем не менее онипроизводят сильное впечатление, приводят людей внеистовство,cвнушают безумцамстрастную в них влюбленность и служат предметом раздора:так, по утверждению Стесихора, сражались под Троей мужилишь за призрак Елены, не ведаяправды [11].

– Да, это непременно должно было быть чем-топодобным.

– Что же? Разве не вызывается нечто подобное ияростным началом нашей души? Человек творит то же самоелибо из зависти – вследствие честолюбия, либоприбегает к насилию из-за соперничества, либо впадает вгнев из-за своего тяжелого нрава, когда бессмысленно инеразумно преследует лишь одно:насытиться почестями, победой, яростью.

– И в этом случае все это неизбежно.

– Так что же? Отважимся ли мы сказать, что дажетам, где господствуют вожделения, направленные накорыстолюбие и соперничество, если они сопутствуют познаниюи разуму и вместе с ними преследуют удовольствия,проверяемые разумным началом, они все же разрешатся в самыхподлинных удовольствиях,eпоскольку подлинные удовольствиядоступны людям, добивающимся истины? Это были бысоответствующие удовольствия, ибо что для кого-нибудь естьнаилучшее, то ему всего более и соответствует.

– Да, соответствует всего более.

Самые подлинные удовольствия – у души, следующей зафилософским началом

– Стало быть, если вся душа в целом следует засвоим философским началом и не бывает раздираемапротиворечиями, то для каждой ее части возможно не толькоделать все остальное по справедливости, но и находить в этомсвои особые удовольствия, самые лучшие и по мере сил самыеистинные.

587

– Совершенно верно.

– А когда возьмет верх какое-нибудь другое начало,то для него будет невозможно отыскать присущее омуудовольствие, да и остальные части будут вынужденыстремиться к чуждому им и не истинному.

– Это так.

– И чем дальше отойти от философии и разума, тембольше это будет происходить.

– Да, намного больше.

Два полюса: тиранические и царственные вожделения и удовольствия

– А всего дальше отходит от разума то, чтоотклоняется от закона и порядка.

– Это ясно.

– Уже было выяснено, что всего дальше отстоят отразума любовные и тиранические вожделения.

– Да, всего дальше.

– А всего ближе к нему вожделения царственные иупорядоченные.

– Да.

– Всего дальше, я думаю, отойдет от подлинного исобственного своего удовольствия тиран, а всего ближе кнему будет царь.

– Неизбежно.

– Значит, тиран будет вести жизнь, совсем лишеннуюудовольствий, а у царя их будет много.

– Да, и это совсем неизбежно.

– А знаешь, во сколько раз меньше удовольствий вжизни тирана, чем у царя?

– Скажи мне, пожалуйста, ты.

– Существуют, как видно, три вида удовольствий:один из них – подлинный, два – ложных. Тиран,избегая закона и разума, перешел в запредельнуюобласть ложных удовольствий.cТам он и живет, ителохранителями ему служат какие-то рабские удовольствия.Во сколько раз умалились его удовольствия, не так-то легкосказать, разве что вот как...

– Как?

– После олигархического человека тиран стоит натретьем месте, а посредине между ними будет находитьсядемократ.

– Да.

– И сравнительно с подлинным удовольствием утирана, считая от олигарха, получится уже третье призрачноеего подобие, если верно все сказанное нами раньше.

– Да, это так.

– Между тем человек олигархический и сам-то стоитна третьем месте от человека царственного, если мы будемсчитать последнего тождественным человекуаристократическому.

– Да, на третьем.

– Значит, трижды три раза – вот во сколько разменьше, чем подлинное, удовольствие тирана.

– По-видимому.

– Значит, это призрачное подобие было бы[квадратной] плоскостью, выражающей размер удовольствиятирана.

– Верно.

– А если взять вторую и третью степень, станетясно, каким будет расстояние, отделяющее тирана [отцаря].

– По крайней мере ясно тому, кто умеетвычислять.

– Если же кто в обратном порядке станет определять,насколько отстоит царь от тирана в смысле подлинностиудовольствия, то, доведя умножение до конца, он найдет, чтоцарь живет в семьсот двадцать девять раз приятнее, а тиранво столько же раз тягостнее.

588

– Ты сделал поразительное вычисление! Вот как великаразница между этими двумя людьми, то есть между человекомсправедливым и несправедливым, в отношении к удовольствию истраданию.

– Однако это число верно и вдобавок оно подходит к[их] жизням, поскольку с ними находятся в соответствиисутки, месяцы игоды [12].

– Да, в соответствии.

– Если даже в смысле удовольствия хороший исправедливый человек стоит настолько выше человека подлогои несправедливого, то насколько же выше будет он поблагообразию своей жизни, по красоте и . добродетели!

– Клянусь Зевсом, бесконечно выше.

Недостаточность показной справедливости

– Хорошо. А теперь, раз мы заго ворили об этом,давай вернемся к тому, что было сказано раньше и чтопривело нас к этому вопросу. Тогда говорилось, чточеловеку, полностью несправедливому, выгодно бытьнесправедливым при условий, что его считают справедливым.Не так ли было сказано?

– Да, так.

– Давай же теперь обсудим это утверждение, раз мыпришли к согласию насчет значения справедливой инесправедливой деятельности.

– Как же мы будем это обсуждать?

– Мы создадим некое словесное подобие души, чтобытот, кто тогда это утверждал, увидел, что он, собственно,говорит [13].

– Каким же будет это подобие?

– Чем-нибудь вроде древних чудовищ – Химеры,Скиллы, Кербера, – какими уродились они согласносказаниям. Да и о многих других существах говорят, что вних срослось несколько разныхобразов [14].

– Да, говорят.

– Так вот, создай образ зверя, многоликого имногоголового. Эти лики – домашних и диких зверей– расположены у него кругом, он может их изменять ипроизводить все это из самого себя.

– Тут потребовался бы искусный ваятель! Впрочем,поскольку гораздо легче лепить из слов, чем из воска илидругих подобных вещей, допустим, что такой образ ужесоздан.

– И еще создай образльва [15] и образчеловека, причем первый будет намного большим, а второйбудет уступать ему по величине.

– Это легче: они уже готовы.

– Хоть здесь и три образа, но ты объедини их так,чтобы они крепко срослись друг с другом.

– Готово, они скреплены.

– Теперь придай им снаружи, вокруг, единый облик– облик человека, так чтобы все это выглядело как одноживое существо, иначе говоря, как человек, по крайней мередля того, кто не в состояниирассмотреть, что находится там, внутри, и видит тольковнешнюю оболочку.

– Готово и это.

– В ответ тому, кто утверждает, будто такомучеловеку полезно творить несправедливость, а действовать посправедливости невыгодно, мы скажем, что тем самым,собственно говоря, утверждается, будто полезно откармливатьмноголикого зверя, делать мощным и его, и льва, и все, чтоко льву относится, а человека морить голодом, ослаблять,589чтобы те моглитащить его куда им вздумается, и он не был бы в состоянииприучить их к взаимной дружбе, а вынужден был быпредоставить им грызться между собой, драться и пожиратьдруг друга.

– Именно такой смысл заключался бы в утверждениитого, кто одобряет несправедливость.

– В свою очередь тот, кто признает полезностьсправедливости, тем самым утверждает, что нужноделать и говорить все то, при помощи чего внутреннийчеловек сумеет совладать с тем [составным] человеком и какхозяин возьмет на себя попечение об этой многоголовойтвари,bвзращивая и облагораживая то, что в ней естькроткого, и препятствуя развитию ее диких свойств. Онзаключит союз со львом и сообща с ним будет заботиться обовсех частях, заставляя их быть дружными между собою и с нимсамим. Вот как бы он их растил.

– Конечно, именно это утверждает тот, кто хвалитсправедливость.

– Как ни поверни, выходит,что говорит правду тот, кто прославляет справедливость, а кто хвалитнесправедливость, тот лжет. Рассматривать ли это с точкизрения удовольствия, доброй славы или пользы, всегда будетправ тот, кто одобряет справедливость, а тот, кто еебранит, ровно ничего не смыслит – лишь бы емубраниться.

– По-моему, этот человек ни в чем неразбирается.

– Мы станем кротко убеждать его – ведь не подоброй же воле он ошибается – и зададим ему такой вопрос:"Чудак, не таким же ли образом возникли общепринятыевзгляды на прекрасное и постыдное? Когда звероподобнуюсторону своей натуры подчиняют человеческой – вернее,пожалуй, божественной, – это прекрасно, когда жекротость порабощается дикостью, это постыдно ибезобразно". Согласится он, как ты думаешь?

– Да, если последует моему совету.

– Исходя из этого рассуждения, принесет ликому-нибудь пользу обладание золотом, полученнымнесправедливым путем? Ведь при этом происходит примерно вотчто: золото он возьмет, но одновременно с этим поработитнаилучшую свою часть самой скверной.еИли если за золото человек отдаст сына или дочь в рабство,да еще людям злым и диким, этим он ничего не выгадает, дажеесли получит за это очень много. Коль скоро он безжалостнопорабощает самую божественную свою часть, подчиняя ее самойбезбожной и гнусной, разве это не жалкий человек и развеполученная им мзда не ведет его к еще более ужасной гибели,чем Эрифилу [16],обретшую ожерелье ценой души своего мужа?

590

– Конечно, он еще много несчастнее, отвечу я тебевместо твоего собеседника, – сказал Главкон.

– А как по-твоему, не потому ли с давних поросуждали невоздержность, что она сверх всякой меры даетволю в невоздержном человеке той страшной, огромной имногообразной твари?

– Конечно, поэтому.

– А самодовольство и брюзгливость порицаются не тогдали, когда усиливается и без меры напрягается та стороначеловека, которая имеет сходство со львом или со змеей?

– Несомненно.

– Изнеженность и вялость осуждаются из-зарасслабленности и распущенности, из-за того, что онивселяют в человека робость.

– Безусловно.

– Низкая угодливость вызывается тем, что как разяростное начало души человек подчиняет тому неуемному, кактолпа, зверю, который из алчности к деньгам и ненасытностисмолоду приучается помыкать этим своим началом, превращаясьиз льва в обезьяну.

– Конечно, это именно так.

– Почему, как ты думаешь, ставятся человеку в упрекзанятия ремеслами и ручным трудом? Укажем ли мыкакую-нибудь иную причину, или здесь дело н том, что, когдау человека лучшая его часть ослаблена, так что ему не подсилу справиться с теми тварями, которые находятся у неговнутри, он способен лишь угождать им? Как их ублажать– вот единственное, в чем он знает толк.

– Видимо, да.

– Для того чтобы и такой человек управлялся началом,подобным тому, каким управляются лучшие люди, мы скажем,что ему надлежит быть рабом лучшего человека, в которомгосподствующее начало – божественное. Не во вред себедолжен быть в подчинении раб, как это думалФрасимах [17]относительно всех подвластных; напротив, всякому человекулучше быть под властью божественного и разумного начала,особенно если имеешь его в себе как нечто свое; если жеэтого нет, тогда пусть оно воздействует извне, чтобы помере сил между всеми нами было сходство и дружба и мы всеуправлялись бы одним и тем же началом.

– Это верно.

– Да и закон, поскольку он союзник всех граждангосударства, показывает, что он ставит себе такую же цель.То же и наша власть над детьми: мы не даем им воли до техпор, пока не научим их, словно некое государство, какому-тораспорядку и, развивая в себелучшее начало, не поставим его стражем и правителем надтаким же началом у них: после этого мы отпускаем их насвободу.

591

– Это очевидно.

– Так каким же образом, Главкон, и на какомосновании могли бы мы сказать, будто полезно поступатьнесправедливо, быть невоздержным и делать гадости? От этогочеловек будет только хуже, хотя бы он и приобрел многоденег и в других отношениях стал бы могущественным.

– Такого основания нет.

– А какая польза для несправедливого человека,если его поступки останутся втайне и он не будет привлеченк ответственности? Разве тот, кто утаился, не делается отэтого еще хуже?bУ человека, который не скрывается иподвергается наказанию, звероподобное начало его душиунимается и укрощается, а кроткое высвобождается, и вся егодуша в целом, направленная теперь уже в лучшую сторону,проникается рассудительностью и справедливостью наряду сразумностью, причем становится настолько же более ценной,чем тело – хотя бы и развивающее свою силу, красоту издоровье, – насколько вообще ценнее тела душа.

– В этом нет никакого сомнения.

– И не правда ли, человек разумный построит своюжизнь, направив все свои усилия именно на это? Он будетпрежде всего ценить те познания, которые делают его душутакой, а прочими пренебрежет.

– Это ясно.

– Далее. Он не подчинит состояние своего тела и егопитание звероподобному и бессмысленному удовольствию,обратив в эту сторону все свое существование. Даже наздоровье он не будет обращать особого внимания, не поставитсебе целью непременно быть сильным, здоровым, красивым,если это не будет способствовать рассудительности. Онобнаружит способность наладить гармонию своего тела радигармонической согласованности души.

– Непременно, раз он хочет быть поистине просвещенными сведущим.

– И в обладании имуществом у него также будетпорядок и согласованность? Большинство людей превозноситбогатство, но разве он поддастся этому и станетбеспредельно его увеличивать, так что и конца не будетбеде?

– Не думаю.

– Он будет соблюдать свой внутренний строй и е будетначеку – как бы там что ни нарушилось из-за изобилияили, наоборот, недостатка имущества: так станет онуправлять своими доходами и расходами.

– Несомненно.

– Но и в том, что касается почестей, он будетучитывать то же самое: он не отклонит их и даже охотноотведает, если найдет, что они делают его добродетельнее,592но, если они нарушат достигнутое им состояниесогласованности, он будет избегать их и в частной, и вобщественной жизни.

– Раз он заботится об этом, значит, он не захочетзаниматься государственными делами.

– Клянусь собакой, очень даже захочет, но только всвоем государстве, а у себя на родине, может быть, и нет,разве уж определит так божественная судьба.

– Понимаю: ты говоришь о государстве, устройствокоторого мы только что разобрали, то есть о том, котороенаходится лишь в области рассуждений, потому что на земле,я думаю, его нигде нет.

– Но быть может, есть нанебе [18] егообразец, доступный каждому желающему: глядя на него,человек задумается над тем, как бы это устроить самогосебя. А есть ли такое государство на земле и будет ли оно– это совсем неважно. Человек этот занялся бы деламитакого – и только такого – государства.

– Да, так и следует.

<: книга 1; книга 2; книга 3: книга 4: книга 5; книга 6; // книга 7; :> книга 8; // книга 10; :>

______________________

[1] Аристотель в"Никомаховой этике" исследует вопрос о разумной инеразумной частях души. Оказывается, что растительная частьнеразумной души "более всего деятельна во времясна" и поэтому даже сновидения порядочных людей"становятся худшими", т.e. жизнь людей хорошихво сне "ничем не отличается от жизни несчастных",иначе, по Аристотелю, дурных людей (см. I 13, 1102bЗ-11).

[2] Об Эроте см. т.2, прим. 25 к диалогу "Пир".

[3] Схолиаст кданному месту поясняет, что это поговорка о тех, кто, незная ответа сам, ищет его у своего собеседника, задавшеговопрос.

[4] Этахарактеристика сына, воспитанного в стремлении к тирании,имеет великолепную комедийную параллель в"Облаках" Аристофана, где также показан процессформирования будущего демагога, для которого нет ничегосвятого и который готов поднять руку на собственныхродителей. См. особенно спор Правды и Кривды (ст. 889-1104)и конец комедии, где сын, презирая отца, бьет его и ещеловко доказывает, что бьет его "посправедливости", а отец в отчаянии бранит его"отцеубийцей", "мошенником" и"нечестивцем" (1325-1335), в ответ на что сынобещает избить также еще и мать (1444). Сын – Фидиппид– обучается философии жизни в школе, якобывозглавляемой Сократом. Известно, что враги Сократараспространяли слухи о его влиянии на Алкивиада,стремившегося к тирании, и Крития – одного из Тридцатитиранов, которые как раз очень рано отошли от Сократа, ненайдя в его учении подходящей для себя почвы.

[5]"Родина-мать": лексикограф Фотий(v. metrida) поясняет, что "Платон и комик Ферекратупотребляют это слово в значении отечество".

[6] Хор в античномтеатре обычно олицетворял собою народную мудрость и давалоценку всему происходящему.

[7] О тройственномсоставе человеческой души см. вып кн. IV, 439b-441аи прим. 19.

[8] Сократ показал,во-первых, рабское состояние города, не павшего под властьтирана, и жалкую жизнь самого тирана, запуганного своей жевластью (577с-580с); во-вторых, что философ обладаеттем высоким удовольствием, которое соответствует разумнойчасти души (580d-583а); наконец, в-третьих, онсобирается доказать, что удовольствие других людей –только тень истинного, чистого удовольствия, доступногофилософу.

Метафора здесь взята от пиршественных возлияний; ср.выше, прим. 59 к диалогу "Филеб".

[9] Об удовольствияхот запахов см. также "Филеб", прим 46.

[10] Подобный жеобраз есть в "Горгии" (493b), где люди, непросвещенные разумом, разнузданные и алчные, сравнивают сдырявой бочкой.

[11] ОСтесихоре и его палинодии Елене см. также т. 2,прим. 25 к диалогу "Федр".

[12] Платон, какэто для него чрезвычайно характерно, очень часто передаетморальные качества и состояние человека посредствомгеометрических фигур, требующих простейших арифметическихрасчетов. Здесь перед нами Сократ рисует разные формправления и типы удовольствий, которыми обладает тот илииной правитель, причем выясняется, насколько подлинноеудовольствие царя превышает так называемое удовольствиетирана. Счастье тирана есть лишь тень тени истинногосчастья и может быт выражено только квадратом, сторонакоторого равна 9, а площадь – числу 81. Однако, чтобывыразить всю глубину падения тирана или, что то же самое,всю глубину царственного удовольствия, необходимо созданиетела с тремя измерениями, т.e. куб (9 х 9 х 9 = 729).

Итак, мы имеем следующие пропорции: 9: 81: 729.Царственное счастье, следовательно, в 729 раз превосходитудовольствие тирана. Это число, по Платону, соответствуетсумме чисел дней и ночей в году: 364 1/2 + 364 1/2 (ср.Филолай, 44 А 22). Но это же число выражает такназываемый большой год, согласно пифагорейцу Филолаю (см.там же), состоящий из 59 лет и 21 добавочного месяца, чтовсего составляет 729 месяцев; возможно, здесь имеется ввиду именно этот большой год.

Что касается жизней, то, может быть, жизнь царяравна числу 729, разделенному на 12 месяцев, т.e.приблизительно 67 годам, что превышает обычно отмеряемыеантичностью годы полной жизни – 60 лет.

[13] Намек наФрасимаха, который в кн. I (343d-344с) доказывал,что несправедливость сильнее и могущественнеесправедливости и приносит человеку больше пользы, чемпоследняя.

[14] Химера,Скилла, Кербер – мифологическиечудовища. Химера – существо с телом дракона иголовой льва. Скилла – чудовище с шестьюсобачьими головами, обитающее в пещере над морем ипожирающее мореходов пастью с тремя рядами зубов.Кербер – пес с 50 головами, рожденный Ехидной иТифоном. У римских авторов Вергилия (Aen VI 417-423) иОвидия (Met. IV 449 сл.) Кербер с тремя головами и змеинымхвостом. Он стережет вход в Аид.

[15] Ср.Данте. Вступление к "БожественнойКомедии", где говорится об одном из трех страшныхгрехов, воплощенном в образе рыси "в ярких пятнахпестрого узора".

[16]Эрифила– мать Алкмеона и супруга Амфиарая, нежелавшего по своему благочестию выступить в поход противФив. Она выдала своего мужа, соблазнившись драгоценныможерельем (Гомер. Од. XI 326 сл.).

[17] См. выше, кн.I 343а-b.

[18] В"Законах" все виды общества объявляются Платономлишь "сожительством граждан, где одна частьвладычествует, а другая рабски повинуется", а неподлинным "государственным устройством".Подлинному государству "надо было бы дать название поимени бога, истинного владыки разумных людей" (IV713а). Таковым, по древнему мифу, было государство присамом Кроносе. Но царство Кроноса – это "золотойвек" (ср. Hes. Орр. 109-126), когда правят не цари, асущества божественного рода, демоны (гении)("Законы", 713b-с). Для трех собеседников в"Законах" естественно строить идеальное