Вблизи
нашего поместья была мыза, еще во времена Екатерины Великой принадлежавшая
какому-то индусскому радже. Ни имени его, ни обстоятельств его приезда
и жизни история не донесла. Но еще в недавнее время оставались следы
особого парка в характере могульских садов местная память упоминала
об этом необычном иностранном госте. Может быть, в таком соседстве
кроется и причина самого странного названия нашего поместья - Ишвара
или, как его произносили - Исвара. Первый, обративший внимание на
это такое характерное индусское слово, был Рабиндранат Тагор, с
изумлением спросивший меня об этом в Лондоне в 1920 году. Сколько
незапамятных и, может быть, многозначительных исторических подробностей
заключило в себе время Екатерины со всеми необыкновенными иноземными
гостями, стекавшимися к ее двору.
Помню, как в приладожских местностях, среди непроходимых летом болот,
один наш приятель архитектор нашел признаки давно покинутой, екатерининских
времен, усадьбы с еще обозначавшимся огромным парком и заросшими
угодьями. Среди соседних сел сохранилось лишь смутное предание о
том, что здесь жила одна из фрейлин Екатерины, приезжавшая в отрезанную
усадьбу еще по зимнему пути и остававшаяся безвыездно до осенних
заморозков. В самом построении такой необычайной, трудно досягаемой
усадьбы уже заключалось что- то необыкновенное. Но даже на таком,
сравнительно коротком протяжении времени, народная память уже ничего
не сохранила.
Как же мы должны не сетовать на приблизительность суждений о давних
исторических событиях, когда в течение столетия уже совершенно изглаживаются,
может быть, очень замечательные подробности быта.
Помню, как однажды на Неве, в местности так называемой Островки,
было случайно открыто петровских времен кладбище. Среди могил оказалась
гробница какого-то сановника первого класса, судя по вышитым на
остатках камзола регалиям. Значит, место должно было быть довольно
известным и само лицо первого класса - историческим. Но никто не
помнил ни об этом сановнике, ни даже о самом случайно открытом кладбище.
Также помню, как однажды в Александро-Невской Лавре, под храмом,
пропала именитая могила Разумовского. На его месте почему- то поместился
совсем другой генерал, и только на старинном плане могил собора
еще значился первый насельник этого исторического места успокоения.
Значит, ни знатность, ни внимание потомков все же не уберегли исторический
памятник.
Вспоминаю это к тому, что, по пушкинскому выражению, люди так часто
бывают "ленивы и нелюбопытны". Мало того, они часто любят
глумиться над археологией, генеалогией, геральдикой и вообще над
историческими науками, обзывая все это ненужным хламом и пережитками.
Среди такого невежественно-презрительного отношения ко всему бывшему
не замечается никакой светлой устремленности к будущему. Если бы
кто-то сказал, что ему некогда думать о прошлом, ибо все его сознание
устремлено лишь в будущее, тогда можно бы пожалеть о его ограниченности,
но все же понять эту своеобразную устремленность. Но когда люди
по лености и нелюбопытству даже о ближайшем прошлом забывают, а
в то же время по убожеству и косности не позволяют себе даже помыслить
о будущем, тогда получается какое-то неживое состояние организма,
ибо организм лишь пищеварительных функций не может быть существом
человеческим.
Вы можете с прискорбием наблюдать, как люди упорно отказывают себе
в познавании, до сих пор считая, что многое прочтенное ими или совратило
бы или отвратило бы их от чего-то. Даже теперь приходилось видеть
якобы образованных людей, которые, не стыдясь, уверяли, что грамота
приносит лишь несчастье народу, и некоторые присутствующие втайне
сочувствовали такому убожеству. В таком случае действительно знание
обращалось в суеверие, и предрассудки замещали разумные познавания.
Не будем думать, что эти мысли относятся лишь к прошедшим временам.
Мы видим и сейчас во множестве случаев потрясающую умственную неподвижность
и затхлость. И посейчас можно, казалось бы, в просвещенных городах
Европы узнавать о людях, никогда в течение жизни своей не выходивших
за пределы своего родного города и с гордостью признававшихся в
такой неподвижности. Мало того, бывали случаи, когда люди во всю
жизнь не переходили моста в своем городе и считали это как бы семейной
традицией. И в то же время из далеких пустынь Азии выходили многозначительные
вести о том, как путешествие признавалось необходимой частью образования.
Казалось бы, все хорошие традиции должны были бы лишь эволюционно
развиваться, но на деле часто выходит иначе, и какие-то темные ограниченности
продолжают торчать, как изъеденные кочки среди светлого потока.
Все как в великом, так и в малом. Кто пренебрегает наблюдательностью
за окружающим, тот не взвесит и волн исторической последовательности.
Когда говорится о том, что от самых первых школьных дней в учащихся
должна быть развиваема и глубокая наблюдательность, и внимательная
заботливость, и бережность, это не будет педагогическою скукою,
но наоборот - лишь естественным и живым подготовлением к бодрой,
настоящей жизни
Так же и в домостроительстве, в чистоте, в культурности всех взаимоотношений
основою будет не условие благосостояния или богатство, но именно
утонченность сознания, которая породит чистоту, привлекательность
и созидательное доброжелательство.
Нельзя безнаказанно уничтожать. В естественной эволюции одни формы
перерастают предыдущие. Но такое улучшение форм не имеет ничего
общего с тлением разрушения. Когда мы твердим о внесении в жизнь
взаимоуважения, познавания, охранения всего прекрасного - это не
касается только прошлого как такового. В каждой бережности к творческому
сокровищу уже заключается преддверие к будущему. Потому всякое живое
изучение процессов жизни и творчества никогда не будет отвлеченным,
но именно будет жить во всей своей способности нового творчества
и созидания.
В изучении созидательства заключено и понимание реальности. Инстинктивно
люди восстают против отвлеченного, абстрактного, противополагая
его всему живому и существенно нужному. В конце концов, всякая абстрактность
есть только символ нежизненности. Великая реальность всего сущего
во всех своих многообразнейших проявлениях противополагает себя
так называемой отвлеченности. Всякое живое изучение уже есть привлеченность,
а не отвлеченность. Живой молодой ум не увлечется чем-либо абстрактным,
предпочитая ему жизненное. В этом будет совершенно естественная
потребность в устремлении ко всему прекрасно жизненному.
Потому, когда зовем изучать прошлое, будем это делать лишь ради
будущего. Потому-то, когда указываем беречь культурное сокровище,
будем это делать не ради старости, но ради молодости. Когда упоминаю
о взаимоуважении, о бережности и об осмотрительности, будем иметь
в виду именно качество истинного строителя. Среди этих качеств строитель
запасет и трудолюбие, и дружелюбие, и мужество.
18 декабря 1934
г.
Пекин
|