ПОЛИТИК

Перевод С. Я. Шейнман-Топштейн
В кн.: Платон. Собр. соч. в 4-х томах. Том 4. М.: "Мысль", 1993

 

Сократ, Феодор, Чужеземец, Сократ-младший

 

257 С о к р а т. Я весьма благодарен тебе, Феодор, за то, что ты познакомил меня с Теэтетом и с чужеземцем.

Ф е о д о р. Быть может, Сократ, ты скоро будешь мне благодарен втройне, когда они изобразят тебе политика и философа.

С о к р а т. Пусть будет так. Но скажем ли мы, дорогой Феодор, что слышали это от первого мастера в счете и геометрии?

b Ф е о д о р. Что ты хочешь этим сказать, Сократ?

С о к р а т. Ты одинаково оценил этих мужей, а между тем по своему достоинству они оказываются дальше один от другого, чем подсчитало ваше искусство.

Ф е о д о р. Клянусь нашим богом Аммоном [1], ты удачно, справедливо и выказав прекрасную память указал мне на ошибку в подсчете. Но я тебе отомщу после. Ты же, чужеземец, не сочти за труд доставить нам удовольствие и, выбрав либо политика, либо философа, разбери их нам по порядку.

c Ч у ж е з е м е ц. Да, так надо поступить, Феодор; раз уж мы взялись за дело, нам не следует отступаться, пока не дойдем до конца. Но что же мне делать вот с Теэтетом?

Ф е о д о р. А что такое?

Ч у ж е з е м е ц. Разрешим ему отдохнуть, заменив вот этим Сократом – его товарищем по гимнасию? Или ты дашь другой совет?

Ф е о д о р. Возьми, как ты сказал, Сократа. Они ведь молоды, и им легче переносить любой труд отдыхая.

d С о к р а т. Да ведь оба они, чужеземец, словно состоят со мной в родстве. Об одном из них вы говорите, что он схож со мной лицом [2], другой носит то же имя, что я, и в одинаковом обращении к нам есть что-то сродное.258 А ведь родных людей всегда надо стремиться узнать в беседе. С Теэтетом я сам вчера беседовал и сегодня слушал его ответы, Сократа же не слышал совсем. Между тем надо испытать и его. Впрочем, мне он ответит после, сейчас же пусть отвечает тебе.

Ч у ж е з е м е ц. Пусть будет так. Сократ, ты слышишь Сократа?

С о к р а т    м л. Да.

Ч у ж е з е м е ц. Ты согласен с тем, что он говорит?

С о к р а т    м л. Безусловно.

b Ч у ж е з е м е ц. Ну, раз с твоей стороны нет препятствий, не может их быть и с моей. Но после софиста нам необходимо, как мне кажется, рассмотреть политика. Скажи мне, отнесем ли мы его к знающим людям, или ты считаешь иначе?

С о к р а т    м л. Нет, именно так.

Ч у ж е з е м е ц. Значит, знания нужно различать, как мы делали это в отношении софиста?

С о к р а т    м л. Хорошо бы.

Ч у ж е з е м е ц. Однако это различение, Сократ, надо, думаю я, делать не так.

С о к р а т    м л. А как же?

c Ч у ж е з е м е ц. Другим способом.

С о к р а т    м л. Возможно.

Ч у ж е з е м е ц. Каким образом отыскать путь политика? А ведь нужно его отыскать и, отделив его от других путей, отметить знаком единого вида; все другие ответвляющиеся тропки надо обозначить как другой единый вид, с тем чтобы душа наша мыслила знания в качестве двух видов.

С о к р а т    м л. Думаю, что это твое дело, чужеземец, а не мое.

d Ч у ж е з е м е ц. Нет, Сократ, надо, чтобы это было и твоим делом, если мы хотим его сделать ясным.

С о к р а т    м л. Ты прав.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, арифметика и некоторые другие сродные ей искусства не занимаются делами и дают только чистые знания?

С о к р а т    м л. Да, это так.

Ч у ж е з е м е ц. А строительные искусства и все вообще ремесла обладают знанием, как бы вросшим в дела, и, таким образом, они создают вещи, которых раньше не существовало.

e С о к р а т    м л. Как же иначе?

Ч у ж е з е м е ц. Значит, разделим все знания надвое и один вид назовем практическим, а другой – познавательным [3].

С о к р а т    м л. Пусть это будут у тебя как бы два вида одного цельного знания.

Ч у ж е з е м е ц. Так что же: политика, царя, господина и даже домоправителя – всех вместе – сочтем мы чем-то единым или мы скажем, что здесь столько искусств, сколько названо имен? А еще лучше, следуй за мной вот каким путем.

С о к р а т    м л. Каким?

259 Ч у ж е з е м е ц. Например, если какой-нибудь частный врач может давать советы врачу общественному [4], разве не необходимо назвать его искусство таким же именем, что и у того, кто принимает его совет?

С о к р а т    м л. Да, это было бы необходимо.

Ч у ж е з е м е ц. Ну, а если кто настолько искусен, чтобы давать советы царю страны, хотя он лишь частное лицо, разве не скажем мы, что он обладает тем знанием, которое надлежало бы иметь правителю?

С о к р а т    м л. Скажем.

b Ч у ж е з е м е ц. Но ведь искусство править – это искусство подлинного царя?

С о к р а т    м л. Да.

Ч у ж е з е м е ц. Так не правильно ли будет, чтобы тот, кто получил его в удел, будь то правитель или простой человек, назывался по имени этого искусства царственным мужем?

С о к р а т    м л. Это справедливо.

Ч у ж е з е м е ц. То же самое относится к домоправителю и к господину.

С о к р а т    м л. Как же иначе?

Ч у ж е з е м е ц. Что же? Большое домохозяйство или забота о малом городе – в чем здесь разница для управления?

С о к р а т    м л. Ни в чем.

c Ч у ж е з е м е ц. Значит, для всего, что мы сейчас рассматриваем, по-видимому, есть единое знание: назовут ли его искусством царствовать, государственным искусством или искусством домоправления – нам нет никакой разницы.

С о к р а т    м л. Конечно!

Ч у ж е з е м е ц. Однако ясно одно: руки и даже все тело какого угодно царя не имеют такого значения в деле управления, как разум и прочие душевные силы.

С о к р а т    м л. Это ясно.

d Ч у ж е з е м е ц. Итак, мы скажем, что царю больше подобает познавательное, чем ремесленное и вообще всякое другое практическое искусство?

С о к р а т    м л. Конечно.

Ч у ж е з е м е ц. Ну, а государственное искусство и все, что относится к государству, а также искусство править и все связанное с правлением будем ли мы считать чем-то единым и тождественным?

С о к р а т    м л. Очевидно, да.

Ч у ж е з е м е ц. Не двинуться ли нам вперед, по порядку, и не разделить ли затем познавательное искусство?

С о к р а т    м л. Конечно, так нужно сделать.

Ч у ж е з е м е ц. Будь же внимателен: какое мы усмотрим в нем разделение?

С о к р а т    м л. Скажи ты, какое?

e Ч у ж е з е м е ц. Вот какое. Существует ли у нас счетное искусство?

С о к р а т    м л. Да.

Ч у ж е з е м е ц. Оно, я думаю, несомненно относится к познавательным искусствам.

С о к р а т    м л. Как же иначе?

Ч у ж е з е м е ц. Но коль скоро оно познало различие в числах, мы ведь не припишем ему большей роли, чем роль судьи того, что познано?

С о к р а т    м л. Конечно.

Ч у ж е з е м е ц. Ведь и любой зодчий не сам работает, а только управляет работающими.

С о к р а т    м л. Да.

Ч у ж е з е м е ц. И вносит он в это знание, а не ручной труд.

С о к р а т    м л. Это так.

260 Ч у ж е з е м е ц. Поэтому справедливо было бы сказать, что он причастен познавательному искусству.

С о к р а т    м л. Бесспорно.

Ч у ж е з е м е ц. Но только, я думаю, после того, как он вынесет суждение, это еще не конец, и он не может на этом остановиться, подобно мастеру счетного искусства: он должен еще отдавать приказания – какие следует – каждому из работающих, пока они не выполнят то, что наказано.

С о к р а т    м л. Правильно.

Ч у ж е з е м е ц. Значит, хотя все такие искусства – связанные с искусством счета – познавательные, однако один их род отличает суждение, а другой – приказ?

b С о к р а т    м л. По-видимому.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, если мы скажем, что все познавательное искусство разделяется на повелевающую часть и часть, выносящую суждение, удачно ли мы разделим?

С о к р а т    м л. По моему мнению, да.

Ч у ж е з е м е ц. Но ведь тем, кто делает что-то сообща, приятно и мыслить согласно?

С о к р а т    м л. Как же иначе?

Ч у ж е з е м е ц. Вот и мы до сих пор согласно общались, а чужие мнения надо оставить в покое.

С о к р а т    м л. Конечно.

c Ч у ж е з е м е ц. Так скажи же, из этих двух искусств куда отнесем мы искусство царствовать? Будет ли оно заключаться в искусстве суждения и царь будет выступать в качестве зрителя, или же мы отнесем царя к области повелевающей, как владыку?

С о к р а т    м л. Лучше, пожалуй, последнее.

Ч у ж е з е м е ц. И опять же надо рассмотреть искусство повелевать: не делится ли и оно каким-то образом? Мне кажется, что как искусство крупных торговцев отличается от искусства мелких, так же далеко и род царского искусства отстоит от рода глашатаев.

d С о к р а т    м л. Что ты имеешь в виду?

Ч у ж е з е м е ц. Мелкие торговцы, купив сначала чужие товары, перепродают их другим.

С о к р а т    м л. Да, это верно.

Ч у ж е з е м е ц. Так и сословие вестников, получив сначала чужие мысли, потом передает и предписывает их другим.

С о к р а т    м л. Сущая правда.

e Ч у ж е з е м е ц. Что же? Смешаем ли мы воедино искусство царя и искусство истолкования, искусство приказывать, искусство прорицать, искусство глашатая и многие другие искусства, имеющие общее свойство – повелевать? Или, если хочешь, подобно тому как мы сейчас сравнивали искусства, сравним и их имена: ведь самоповелевающий род пока безымянен, и мы таким образом отделим одно от другого, поместив род царей в область самоповелевающего искусства, всеми же остальными родами пренебрежем и предоставим кому угодно придумывать им имена: в самом деле, наше исследование было предпринято ради правителя, а не ради того, что ему противоположно.

261 С о к р а т    м л. Совершенно верно.

Ч у ж е з е м е ц. Но раз этот род достаточно отличен от тех и то, что ему присуще, отделено от того, что ему чуждо, не нужно ли снова произвести деление, если окажется, что этот род его допускает?

С о к р а т    м л. Конечно, нужно.

Ч у ж е з е м е ц. А оказывается, что это так. Следуй же за мной и дели.

С о к р а т    м л. Как именно?

Ч у ж е з е м е ц. Не сочтем ли мы, что все правители, имеющие в распоряжении возможность повелевать, повелевают ради какого-то возникновения?

b С о к р а т    м л. Конечно.

Ч у ж е з е м е ц. А ведь совсем нетрудно все возникающее разделить надвое.

С о к р а т    м л. Каким образом?

Ч у ж е з е м е ц. Одна часть всего возникающего не одушевлена, другая одушевлена.

С о к р а т    м л. Да.

Ч у ж е з е м е ц. Вот по этим признакам мы и разделим, если пожелаем делить, повелевающую часть познавательного искусства.

С о к р а т    м л. В соответствии с чем?

Ч у ж е з е м е ц. Мы отнесем одну часть повелевающего искусства к возникновению неодушевленных существ, а другую – к возникновению одушевленных. Таким образом все и разделится на две части.

c С о к р а т    м л. Безусловно.

Ч у ж е з е м е ц. Оставим же одну из этих частей и возьмем другую, а взяв, снова разделим всё надвое.

С о к р а т    м л. Но которую из них, по твоим словам, надо взять?

Ч у ж е з е м е ц. Конечно, ту, что относится к живым существам. Ведь совсем невместно царскому знанию повелевать лишенными души вещами: задача его благороднее, и власть простирается на живых и на то, что им причастно.

d С о к р а т    м л. Это правильно.

Ч у ж е з е м е ц. На выведение потомства и питание живых существ в одних случаях можно смотреть как на выращивание в одиночку, в других – как на общую заботу о целых стадах животных.

С о к р а т    м л. Верно.

Ч у ж е з е м е ц. Но политик, как мы увидим, не занимается выращиванием в одиночку, как некоторые погонщики быков и конюхи ухаживают за волами и конями; он больше напоминает табунщика коней и быков.

С о к р а т    м л. Теперь мне ясно то, что ты говоришь.

e Ч у ж е з е м е ц. Не назвать ли нам общее выращивание всех животных как-то так – "стадное" или "совместное" выращивание?

С о к р а т    м л. Здесь подойдет и то и другое.

Ч у ж е з е м е ц. Прекрасно, Сократ. Если ты не будешь особенно заботиться о словах, то к старости обогатишься умом. Теперь же сделаем так, как ты советуешь. 262 Но не замечаешь ли ты, что иной, провозгласив искусство стадного выращивания двойным, заставит нас то, что мы сейчас ищем в двойном, искать в половинках?

С о к р а т    м л. Хотел бы я это заметить. И мне кажется, что у людей пища одна, а у животных – другая.

Ч у ж е з е м е ц. Ты весьма смело и с великим усердием произвел разделение. Но по возможности давай избежим этого в другой раз.

С о к р а т    м л. Чего именно?

b Ч у ж е з е м е ц. Не следует одну маленькую частичку отделять от многих больших, да притом еще без сведения к виду: часть должна вместе с тем быть и видом. Прекрасно, если можно искомое тотчас же отделить от всего остального, коль скоро это сделано правильно, – подобно тому как сейчас, подумав, что здесь необходимо деление, ты подстегнул рассуждение, усмотрев, что оно клонится к людям. Но, милый, дело здесь не в изящных игрушках: это небезопасно, гораздо безопаснее серединный разрез, он скорее приводит к идеям. Это-то и есть главное в исследованиях.

c С о к р а т    м л. Что, чужеземец, ты хочешь этим сказать?

Ч у ж е з е м е ц. Я постараюсь сказать яснее из расположения к твоей юности, Сократ. На основе того, что было здесь сказано, нельзя достаточно хорошо уяснить себе этот вопрос. Во имя ясности надо попытаться продвинуть его вперед.

С о к р а т    м л. Как ты назовешь ту ошибку, которую мы сделали только что при делении?

d Ч у ж е з е м е ц. Она подобна той, которую делают, пытаясь разделить надвое человеческий род и подражая большинству здешних людей – тем, кто, выделяя из всех народов эллинов, дает остальным племенам – бесчисленным, не смешанным между собой и разноязычным – одну и ту же кличку "варваров", благодаря чему только и считает, что это – единое племя. То же самое, как если бы кто-нибудь вздумал разделить число на два вида и, выделив из всех чисел десять тысяч, представил бы это число как один вид, а всему остальному дал бы одно имя и считал бы из-за этого прозвища, что это единый вид, отличный от того, первого.

eВедь гораздо лучше и более сообразно с двуделением по видам было бы, если бы разделили числа на четные и нечетные, род же человеческий – на мужской и женский пол. А мидийцев и фригийцев или какие-то другие народы отделяют от всех остальных тогда, когда не умеют выявить одновременно вид и часть при сечении.

263 С о к р а т    м л. Совершенно верно. Но, чужеземец, как же яснее распознать это – вид и часть, если они не одно и то же, но друг от друга отличны?

Ч у ж е з е м е ц. О, лучший из юношей! Ты, Сократ, спрашиваешь недаром. Но мы и сейчас уже отклонились сильнее, чем должно, от нашего рассуждения, ты же побуждаешь нас блуждать еще больше. Нет, вернемся – ведь так подобает – назад. А по этому следу пойдем, как ищейки, потом, на досуге. Однако крепко следи, чтобы не подумать, будто ты слышал от меня ясное определение этого...

b С о к р а т    м л. Чего именно?

Ч у ж е з е м е ц. Того, что вид и часть друг от друга отличны.

С о к р а т    м л. Но как же иначе?

Ч у ж е з е м е ц. Если существует вид чего-либо, то он же необходимо будет и частью предмета, видом которого он считается. Часть же вовсе не должна быть необходимо видом. Так что лучше приписывать мне всегда это объяснение, а не то.

С о к р а т    м л. Пусть будет так.

Ч у ж е з е м е ц. Скажи мне еще вот что...

c С о к р а т    м л. О чем ты спрашиваешь?

Ч у ж е з е м е ц. Откуда мы отклонились, когда подошли сюда? Конечно, думаю я, вот откуда: на вопрос о стадном выращивании – как его разделить – ты храбро ответил, что существует два рода живых существ: один – человеческий, а другой – все остальные животные.

С о к р а т    м л. Это правда.

Ч у ж е з е м е ц. Мне же тогда показалось, что, отделив одну часть, ты считаешь все остальное единым видом по той единой кличке "животные", которую ты для этой второй части придумал.

d С о к р а т    м л. И это так было.

Ч у ж е з е м е ц. Но, храбрейший из людей, что, если разумным окажется какое-нибудь другое животное – такими, например, представляются журавли (или какое-нибудь еще) – и оно станет, подобно тебе, придумывать имена, противопоставляя единый род журавлей всем остальным животным и прославляя себя самого, прочих же, объединив их между собой, а также с людьми, не найдет ничего лучшего, как назвать животными? Постараемся же всячески этого избежать.

С о к р а т    м л. Каким образом?

Ч у ж е з е м е ц. Не будем делить весь род живых существ, чтобы не допустить подобной ошибки.

e С о к р а т    м л. Да, не нужно этого делать.

Ч у ж е з е м е ц. Ведь именно в этом и состояла тогда неправильность.

С о к р а т    м л. Но в чем же?

Ч у ж е з е м е ц. Повелевающая часть познавательного искусства относилась у нас к роду выращивания стадных животных. Не так ли?

С о к р а т    м л. Так.

264 Ч у ж е з е м е ц. И уже тем самым весь род животных был поделен на ручных и диких. Те из животных, нрав которых поддается приручению, называются домашними, другие же, не поддающиеся, – хищными.

С о к р а т    м л. Прекрасно.

Ч у ж е з е м е ц. Знание, которое мы преследуем, было и есть у домашних животных, причем надо искать его у животных стадных.

С о к р а т    м л. Да.

Ч у ж е з е м е ц. Стало быть, не будем делить их, как тогда, принимая во внимание всех сразу, и не будем спешить немедленно перейти к государственному искусству. Ведь мы теперь испытываем состояние в точности по пословице...

b С о к р а т    м л. Какое состояние?

Ч у ж е з е м е ц. Поспешив с делением домашних животных, мы завершили деление медленнее.

С о к р а т    м л. Ну и хорошо, чужеземец, что это так получилось.

Ч у ж е з е м е ц. Пусть будет так. Давай попробуем сызнова разделить искусство совместного выращивания: быть может, само завершенное рассуждение лучше покажет тебе то, к чему ты стремишься. Но скажи мне...

С о к р а т    м л. Что же?

c Ч у ж е з е м е ц. А вот: может быть, ты нередко слыхал от кого-нибудь – ведь самому тебе это не случалось видеть – о рыбных питомниках в Ниле и на царских [5] озерах? А в прудах ты, верно, и сам их видел.

С о к р а т    м л. Конечно, и эти я видел, и о тех от многих слыхал.

Ч у ж е з е м е ц. И о гусиных и журавлиных питомниках, хоть ты и не бродил по равнинам Фессалии, знаешь понаслышке и веришь, что они есть?

С о к р а т    м л. Да уж конечно.

d Ч у ж е з е м е ц. Спросил же я тебя об этом вот ради какой цели: стадное выращивание ведь бывает и водным, и сухопутным.

С о к р а т    м л. Да, конечно.

Ч у ж е з е м е ц. Значит, и ты считаешь, что именно таким образом надо разделить надвое науку о совместном выращивании, уделив тому и другому свою часть и назвав одну из них вскармливающей на воде, а другую – на суше?

С о к р а т    м л. Да, по-моему, так.

Ч у ж е з е м е ц. И значит, мы не будем доискиваться, к какому из этих искусств надо отнести занятие царское? Это всякому ясно и так.

e С о к р а т    м л. Конечно, ясно.

Ч у ж е з е м е ц. Но сухопутный род стадного питания разделит ведь всякий.

С о к р а т    м л. Как?

Ч у ж е з е м е ц. Размежевав его на летающую и пешую часть.

С о к р а т    м л. Сущая правда.

Ч у ж е з е м е ц. Что же? Не должно ли искать государственное занятие в пешей части? Не считаешь ли ты, что и глупец, как говорится, будет такого же мнения?

С о к р а т    м л. Да, это так.

Ч у ж е з е м е ц. Ну, а искусство ухода за пешими животными следует ли, как мы недавно сделали это с числом, разделить надвое?

С о к р а т    м л. Ясно, что следует.

265 Ч у ж е з е м е ц. Впрочем, к той части, на которую направлено наше рассуждение, как кажется, открываются два пути: один – скорейший, отделяющий меньшую часть от большей, второй – производящий срединное сечение, которое, как мы говорили раньше, более предпочтительно; но этот путь длиннее. Мы можем последовать тем путем, каким ты пожелаешь.

С о к р а т    м л. А обоими путями следовать невозможно?

Ч у ж е з е м е ц. Вместе, конечно, нельзя, чудак; поочередно же, ясное дело, можно.

b С о к р а т    м л. Итак, я избираю оба пути – поочередно.

Ч у ж е з е м е ц. Это нетрудно: оставшийся путь короток. В начале и в средних частях путешествия это было бы для нас тяжелой задачей. А сейчас, если тебе угодно, пойдем сперва более длинным путем, ведь со свежими силами мы легче его одолеем. Итак, наблюдай за делением.

С о к р а т    м л. Говори.

Ч у ж е з е м е ц. Пеших домашних животных – тех, что относятся к стадным, – нужно, согласно их природе, разделить надвое.

С о к р а т    м л. Каким образом?

Ч у ж е з е м е ц. По признаку рогов: одна порода их имеет, другая – нет.

c С о к р а т    м л. Это очевидно.

Ч у ж е з е м е ц. Разделив искусство выращивания пеших, примени объяснение для каждой части; ибо если ты вздумаешь их называть, у тебя будет забот больше, чем нужно.

С о к р а т    м л. Так как же следует говорить?

Ч у ж е з е м е ц. А вот как: когда искусство выращивания пеших разделится надвое, одна часть будет отнесена к рогатой половине стада, а другая – к безрогой.

d С о к р а т    м л. Пусть будет так, согласно сказанному: ведь это во всех отношениях ясно.

Ч у ж е з е м е ц. Что же касается царя, это также ясно: он будет пасти безрогое стадо.

С о к р а т    м л. Конечно.

Ч у ж е з е м е ц. Разбивая теперь это стадо на части, постараемся приписать ему то, что ему присуще.

С о к р а т    м л. Хорошо.

Ч у ж е з е м е ц. Желаешь ли ты разделить его по признаку раздвоенных и так называемых цельных копыт или же по скрещенным и нескрещенным породам? Тебе ведь это понятно?

e С о к р а т    м л. Что именно?

Ч у ж е з е м е ц. А то, что лошади и ослы могут давать совместное потомство.

С о к р а т    м л. Я понимаю.

Ч у ж е з е м е ц. А остальная часть домашнего стада не смешивает своих пород.

С о к р а т    м л. Конечно.

Ч у ж е з е м е ц. Что же? Наш политик печется, по-твоему, о скрещенной или о нескрещенной породе?

С о к р а т    м л. Ясно, что о несмешанной.

Ч у ж е з е м е ц. Надо же и ее, по-видимому, как мы делали раньше, разделить надвое.

С о к р а т    м л. Да, надо.

266 Ч у ж е з е м е ц. Ну вот, все живое, сколько только есть домашних и стадных животных, уже разделено, за исключением двух родов. Ведь род собак не стоит причислять к стадным животным.

С о к р а т    м л. Нет, конечно. Но каким образом разделить нам эти два рода?

Ч у ж е з е м е ц. А таким, как пристало делить тебе и Теэтету, коль скоро вы занимаетесь геометрией.

С о к р а т    м л. Каким же именно?

Ч у ж е з е м е ц. В соответствии с диагональю и потом – с диагональю диагонали.

С о к р а т    м л. Что ты имеешь в виду?

b Ч у ж е з е м е ц. Разве природа, которую получил в удел наш человеческий род, стоит в ином отношении к ходьбе, чем диагональ, равная квадратному корню из двух, [к сторонам своего квадрата]?

С о к р а т    м л. Нет, не в ином.

Ч у ж е з е м е ц. Между тем природа всего остального рода по своему свойству есть не что иное, как диагональ нового квадрата, построенного на стороне в два фута [6].

С о к р а т    м л. Как же иначе? Я почти понимаю, что ты хочешь сказать.

c Ч у ж е з е м е ц. Впрочем, не усмотрим ли мы и чего-то очень смешного, случившегося с нами при этом делении, – словно мы заправские шуты?

С о к р а т    м л. Что же это?

Ч у ж е з е м е ц. Да наш человеческий род получил равный удел и шагает в ногу с родом из всех существующих самым благородным и в то же время беззаботнейшим [7].

С о к р а т    м л. Да, я вижу и нахожу это очень странным.

Ч у ж е з е м е ц. Что же? Не естественно ли, что самое медленное приходит позднее всех?

С о к р а т    м л. Да уж конечно.

Ч у ж е з е м е ц. А не придет ли нам на ум, что еще смешнее покажется царь, бегущий голова в голову со стадом и выступающий рядом с мужем, наилучшим образом подготовленным для жизни без затруднений?

d С о к р а т    м л. Несомненно, придет.

Ч у ж е з е м е ц. Теперь, Сократ, особенно ясным становится то, что было сказано раньше, при исследовании софиста.

С о к р а т    м л. Что именно?

Ч у ж е з е м е ц. А вот что: при таком пути рассмотрения не больше бывает заботы о возвышенном, чем об обычном, и меньшее не презирается в угоду большему, но путь этот сам по себе ведет к наивысшей истине.

С о к р а т    м л. Похоже, что это так.

Ч у ж е з е м е ц. А теперь, чтобы ты не опередил меня вопросом о кратчайшем пути к определению царя, не опередить ли мне тебя самому?

С о к р а т    м л. Непременно.

e Ч у ж е з е м е ц. Тогда, говорю я, надо сразу же в нашем роде отделить двуногих от четвероногих и, приняв во внимание, что роду человеческому выпал тот же жребий, что и пернатым, снова разделить двуногое стадо на гладкое и пернатое; когда же оно будет поделено и обнаружится искусство пасти людей, надо взять политика и царя и, поставив его во главе как возничего, вверить ему бразды правления государством: ведь именно в этом состоит присущая ему наука.

267 С о к р а т    м л. Ты прекрасно и как дóлжно представил мне счет да еще как бы добавил к счету проценты, увеличив тем самым оплату.

Ч у ж е з е м е ц. Ну что ж, давай просмотрим снова, с начала до конца, объяснение наименования искусства политика.

С о к р а т    м л. Отлично.

Ч у ж е з е м е ц. Вначале мы установили повелевающую часть познавательного искусства. В качестве уподобления ей мы назвали самоповелевающую часть. От этой части мы отделили немаловажный род – искусство выращивания животных, от него, в свой черед, вид стадного выращивания, а от этого последнего – выращивание сухопутное. b От выращивания сухопутных мы отделили прежде всего искусство выращивания безрогих животных, а уж если кто желает отделить от него следующую часть, он должен по меньшей мере представить ее троякой, если хочет охватить ее единым понятием и назвать ее искусством пасти несмешанное стадо. Следующим сечением будет отделение от двуногого стада людей и искусства их пестовать, а это уже – искомое нами искусство царствовать, или, что то же самое, государственное искусство [8].

c С о к р а т    м л. Все это, безусловно, верно.

Ч у ж е з е м е ц. Но, Сократ, так ли хорошо мы все это выполнили, как следует из твоих слов?

С о к р а т    м л. Что ты имеешь в виду?

Ч у ж е з е м е ц. Полностью ли, достаточно ли осветили мы наш предмет? Или нашему исследованию как раз более всего не хватает завершенного объяснения, хотя какое-то объяснение мы и дали?

С о к р а т    м л. Скажи яснее.

Ч у ж е з е м е ц. Я именно и собираюсь сейчас получше разъяснить для нас обоих то, что я думаю.

d С о к р а т    м л. Говори же.

Ч у ж е з е м е ц. Не правда ли, одним из многих искусств пестования, сейчас перед нами явившихся, было государственное искусство, состоящее в попечении о некоем одном стаде?

С о к р а т    м л. Да.

Ч у ж е з е м е ц. И это, согласно нашему определению, являет собой выращивание не лошадей либо каких-то других животных, но людей и заключается в общем их воспитании.

С о к р а т    м л. Это так.

e Ч у ж е з е м е ц. Давай же посмотрим, какое различие существует между всеми прочими пастухами, с одной стороны, и царями – с другой.

С о к р а т    м л. Какое же?

Ч у ж е з е м е ц. Не получилось бы, что кто-нибудь – представитель совсем иного искусства – вдруг назовет себя также воспитателем стада и станет играть эту роль.

С о к р а т    м л. Разве это возможно?

268 Ч у ж е з е м е ц. Например, чтó, если разные торговцы, землепашцы, булочники, а вслед за ними учители гимнастики и врачи станут всячески оспаривать у пастухов человеческого стада, которых мы назвали политиками, право называться руководителями воспитания не только всего человеческого стада, но и его начальников?

С о к р а т    м л. Это было бы с их стороны неправильным.

Ч у ж е з е м е ц. Возможно. Сейчас мы посмотрим. Ведь мы знаем, что с волопасом никто не станет вступать в спор об уходе за волами, но он сам – и воспитатель стада, и его врач, и как бы сват, и что касается приплода и родов, то он – единственный знаток повивального искусства. b Даже если речь идет об играх и способности воспринимать музыку – насколько животные могут это по своей природе, – никто другой не умеет так хорошо владеть звуками инструментов и голоса, которыми он ободряет и успокаивает стадо. И о прочих пастухах можно сказать то же самое. Разве не так?

С о к р а т    м л. Совершенно верно.

Ч у ж е з е м е ц. Так может ли показаться нам правильным и безупречным рассуждение о царе, когда мы одного его считаем пастухом и воспитателем человеческого стада и забываем о тысячах других, оспаривающих это звание?

c С о к р а т    м л. Никоим образом.

Ч у ж е з е м е ц. Так разве неправильным было наше прежнее опасение, когда мы заподозрили, что, называя лишь некоторые черты царя, мы не дадим безупречного в своем совершенстве образа политика, пока не перечислим всех тех, кто вокруг него толпится и оспаривает у него звание пастуха, и, отделив от них этот образ, не представим лишь его в чистом виде?

С о к р а т    м л. Сущая правда.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, Сократ, мы должны это сделать, если не хотим под конец устыдиться нашего рассуждения.

d С о к р а т    м л. Нет, этого ни в коем случае нельзя допустить.

Ч у ж е з е м е ц. Значит, нам снова надо вернуться назад и начать все сначала, идя по иному пути.

С о к р а т    м л. Но какой это путь?

Ч у ж е з е м е ц. Пожалуй, такой, который мы переплетем с шуткой: мы должны воспользоваться изрядной толикой большого мифа, а что до остального, то мы будем последовательно отделять часть за частью, как мы это делали раньше, пока не подойдем к самой сути искомого. Должны ли мы так поступить?

С о к р а т    м л. Несомненно.

Ч у ж е з е м е ц. Ну, так слушай внимательно мой миф, как слушают дети. Впрочем, ты ведь не так давно оставил пору забав [9].

e С о к р а т    м л. Говори же.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, много существовало и еще будет существовать древних сказаний, и среди них сказание об Атрее и Фиесте [10] и их раздоре. Ты, конечно, слышал его и припоминаешь события, о которых там повествуется?

С о к р а т    м л. Ты, верно, говоришь о знамении золотого овна [11]?

269 Ч у ж е з е м е ц. Нет, совсем не об этом, а об изменении заката и восхода Солнца и других звезд: ведь там, где теперь Солнце восходит, в те времена был закат, и, наоборот, там, где теперь закат, тогда был восход. Но бог явил тогда Атрею знамение [12] и обратил все это вспять, к нынешнему порядку.

С о к р а т    м л. Рассказывают и об этом.

Ч у ж е з е м е ц. Да и о царстве Кроноса [13] мы слышали от многих.

b С о к р а т    м л. Конечно, от очень многих.

Ч у ж е з е м е ц. А как насчет того, что вначале люди были порождены землей [14], а вовсе не другими людьми?

С о к р а т    м л. Это сказание тоже принадлежит к древнейшим.

Ч у ж е з е м е ц. Все это и, кроме того, тысячи еще более удивительных вещей – плод одного и того же события, но со временем многое из этого стерлось в памяти, другое же рассеялось, и рассказывают о каждом из этих событий отдельно.c А что лежало в основе всего этого – об этом не говорит никто, мы же теперь должны сказать: кстати ведь подойдет эта речь к объяснению того, что такое царь.

С о к р а т    м л. Ты прекрасно молвил; не упусти же ничего, прошу тебя.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, слушай. Бог то направляет движение Вселенной, сообщая ей круговращение сам, то предоставляет ей свободу – когда кругообороты Вселенной достигают подобающей соразмерности во времени; потом это движение самопроизвольно обращается вспять, так как Вселенная – это живое существо, d обладающее разумом, данным ей тем, кто изначально ее построил, и эта способность к обратному движению врождена ей в силу необходимости по следующей причине [15]...

С о к р а т    м л. По какой же именно?

Ч у ж е з е м е ц. Оставаться вечно неизменными и тождественными самим себе подобает лишь божественнейшим существам, природа же тела к этому разряду не принадлежит. То, что мы называем небом и космосом, получило от своего родителя много счастливых свойств, но в то же время оно оказалось причастным телу: поэтому оно не могло не получить в удел перемен.e Все ж, сколько можно, космос движется единообразно, в одном и том же месте, и обратное вращение он получил как самое малое отклонение от присущего ему самостоятельного движения. Вечно приводить в движение самого себя не дано почти никому, кроме того, кто руководит движением всех вещей, а ему не подобает вызывать движение то в одну, то в другую сторону. В соответствии со всем этим в космосе нельзя сказать ни что он вечно движет самого себя, ни что ему как целому всегда сообщает двоякое, разнонаправленное, вращение бог,270 ни что два разных божества вращают его в противоположные стороны согласно своим замыслам, но остается единственное, что было нами недавно сказано: космос движется благодаря иной, божественной причине, причем жизнь приобретается им заново и он воспринимает уготованное ему творцом бессмертие; когда же ему дается свобода, космос движется сам собой, предоставленный себе самому на такой срок, чтобы проделать в обратном направлении много тысяч круговоротов, благодаря тому что он, самый большой и лучше всего уравновешенный, движется на крошечной ступне [16].

b С о к р а т    м л. Все, что ты изложил, выглядит очень правдоподобно.

Ч у ж е з е м е ц. Давай же рассудим и поймем на основании того, что сейчас было сказано, причину всего чудесного, которую мы допустили. Причина же эта следующая...

С о к р а т    м л. Какая?

Ч у ж е з е м е ц. А такая, что вращательное движение Вселенной направлено то в одну сторону, как теперь, то в противоположную.

С о к р а т    м л. Каким же образом?

c Ч у ж е з е м е ц. Этот вид изменения дóлжно считать самым значительным и совершенным из всех перемен, происходящих в небе.

С о к р а т    м л. Это возможно.

Ч у ж е з е м е ц. Поэтому надо считать, что величайшие перемены происходят и с нами, живущими в пределах этого неба.

С о к р а т    м л. И это правдоподобно.

Ч у ж е з е м е ц. А разве мы не знаем, что живые существа тягостно переносят глубокие, многочисленные и многообразные изменения?

С о к р а т    м л. Как же иначе?

Ч у ж е з е м е ц. d На всех животных тогда нападает великий мор, да и из людей остаются в живых немногие. И на их долю выпадает множество поразительных и необычных потрясений, но величайшее из них то, которое сопутствует повороту Вселенной, когда ее движение обращается вспять.

С о к р а т    м л. А в чем это переживание состоит?

Ч у ж е з е м е ц. Возраст живых существ, в каком каждое из них тогда находилось, сначала таким и остался, и все, что было тогда смертного, перестало стареть и выглядеть старше; наоборот, движение началось в противоположную сторону и все стали моложе и нежнее: седые власы старцев почернели, щеки бородатых мужей заново обрели гладкость, возвращая каждого из них к былой цветущей поре; e гладкими стали также и тела возмужалых юнцов, с каждым днем и каждой ночью становясь меньше, пока они вновь не приняли природу новорожденных младенцев и не уподобились им как душой, так и телом. Продолжая после этого чахнуть, они в конце концов уничтожились совершенно. Даже трупы погибших в то время насильственной смертью были подвержены таким состояниям и быстро и незаметно исчезли в течение нескольких дней.

271 С о к р а т    м л. Но как же происходило тогда, чужеземец, возникновение новых существ? И как рождались они друг от друга?

Ч у ж е з е м е ц. Ясно, Сократ, что в тогдашней природе не существовало рождения живых от живых; уделом тогдашнего поколения было снова рождаться из земли, как и встарь, люди были земнорожденными. Воспоминание же об этом сохранили наши ранние предки, время которых соприкоснулось со временем, последовавшим за окончанием первой перемены круговращения:b они родились в начале нынешнего круговорота. Именно они стали для нас глашатаями, возвестившими те сказания, в которых многие теперь несправедливо сомневаются. Мы же, я полагаю, должны на них основываться. Ведь из того, что старческая природа переходит в природу младенческую, следует, что и мертвые, лежащие в земле, снова восстанут из нее и оживут, следуя перемене пошедшего вспять рождения и возникая по необходимостиc как землерожденное племя – в соответствии со сказанным: отсюда их имя и объяснение их появления – разве что только бог определил некоторым из них иной жребий.

С о к р а т    м л. Да, это непременно вытекает из сказанного раньше. Но жизнь, о которой ты говорил, что она протекала под властью Кроноса, – совпадала ли она с тем, прежним круговоротом или с нынешним? Ведь ясно, что каждая перемена в движении Солнца и звезд совпадает с первым круговращением.

Ч у ж е з е м е ц. d Ты хорошо следил за моим рассуждением. А то, что ты спросил – о самопроизвольном возникновении человеческой природы, – так это относится вовсе не к нынешнему движению [Вселенной], но к тому, что происходило раньше. Тогда, вначале, самим круговращением целиком и полностью ведал [верховный] бог, но местами, как и теперь, части космоса были поделены между правящими богами. Да и живые существа были поделены между собой по родам и стадам божественными пастухами – даймонами; при этом каждый из них владел той группой, к которой он был приставлен, e так что не было тогда ни диких животных, ни взаимного пожирания, как не было ни войн, ни раздоров, зато можно назвать тысячи хороших вещей, сопутствовавших такому устройству. А то, что было сказано об их жизни, согласной с природой, имеет вот какую причину. Бог сам пестовал их и ими руководил, подобно тому как сейчас люди, будучи существами, более прочих причастными божественному началу, пасут другие, низшие породы. 272 Под управлением бога не существовало государств; не было также в собственности женщин и детей, ведь все эти люди появлялись прямо из земли, лишенные памяти о прошлых поколениях. Такого рода вещи для них не существовали; зато они в изобилии получали плоды фруктовых и любых других деревьев, произраставших не от руки земледельца, но как добровольный дар земли. Не имея одежды и не заботясь о ложе, бродили они большей частью под открытым небом.b Ведь погода была уготована им благоприятная и ложе их было мягко благодаря траве, обильно произрастающей из земли.

Итак, ты слышал, Сократ, какая была жизнь у людей при Кроносе; что до теперешней жизни – жизни при Зевсе, как это зовут, – ты сам, живя сейчас, ее знаешь. Сможешь ли ты и пожелаешь ли определить, какая из них счастливее [17]?

С о к р а т    м л. Никоим образом.

c Ч у ж е з е м е ц. Так не хочешь ли, чтобы я как-то их сравнил?

С о к р а т    м л. Да, конечно, очень хочу.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, если питомцы Кроноса, располагая обширным досугом и возможностью словесно общаться не только с людьми, но и с животными, пользовались всем этим для того, чтобы философствовать, если они, беседуя со зверями и друг с другом, допытывались у всей природы, не нашла ли она с помощью некой особой способности что-либо неведомое другим для кладовой разума, – легко судить, что тогдашние люди были бесконечно счастливее нынешних. d Если же они, вдосталь насытившись яствами и питьем, передавали друг другу, а также зверям то, что и ныне о них повествуется, – то и об этом (по крайней мере таково мое мнение) следует полагать то же самое.

Впрочем, оставим это, пока не явится сведущий вестник и не объявит нам, была ли у тогдашних людей жажда познания и владения словом. Однако ради чего разбудили мы спящий миф, это надо бы сказать, чтобы затем устремиться вперед. e Когда всему этому исполнился срок, и должна была наступить перемена, и все земнорожденное племя потерпело уничтожение, после того как каждая душа проделала все назначенные ей порождения и все они семенами упали на землю, кормчий Вселенной, словно бы отпустив кормило, отошел на свой наблюдательный пост [18], космос же продолжал вращаться под воздействием судьбы и врожденного ему вожделения. Все местные боги, соправители могущественнейшего божества, прознав о случившемся, лишили части космоса своего попечения [19]. 273 Космос же, повернувшись вспять и пришедши в столкновение с самим собой, увлекаемый противоположными стремлениями начала и конца и сотрясаемый мощным внутренним сотрясением, навлек новую гибель на всевозможных животных. Когда затем, по прошествии большого времени, шум, замешательство и сотрясение прекратились и наступило затишье, космос вернулся к своему обычному упорядоченному бегу, попечительствуя и властвуя над всем тем, что в нем есть, и над самим собою; при этом он по возможности вспоминал наставления своего демиурга и отца [20].

b Вначале он соблюдал их строже, позднее же – все небрежнее. Причиной тому была телесность смешения, издревле присущая ему от природы, ибо, прежде чем прийти к нынешнему порядку, он был причастен великой неразберихе.

От своего устроителя он получил в удел все прекрасное; что касается его прежнего состояния, то, сколько ни было в небе тягостного и несправедливого, все это он и в себя вобрал, и уделил живым существам. Питая эти существа вместе с Кормчим, он вносил в них немного дурного и много добра.

cКогда же космос отделился от Кормчего, то в ближайшее время после этого отделения он все совершал прекрасно; по истечении же времени и приходе забвения им овладевает состояние древнего беспорядка, так что в конце концов он вырождается, в нем остается немного добра, смешанного с многочисленными противоположными свойствами, он подвергается опасности собственного разрушения и гибели всего, что в нем есть. d Потому-то устроившее его божество, видя такое нелегкое его положение и беспокоясь о том, чтобы, волнуемый смутой, он не разрушился и не погрузился в беспредельную пучину неподобного, вновь берет кормило и снова направляет все больное и разрушенное по прежнему свойственному ему круговороту: он вновь устрояет космос, упорядочивает его и делает бессмертным и непреходящим [21].

Это и есть завершение мифа. Что же касается изображения царя, то сказанного вполне достаточно для тех, кто сумеет поставить это в связь с предшествовавшим рассуждением. e Ибо, когда космос опять стал вращаться в направлении нынешних порождений, порядок возрастов снова прервался и заново стал противоположным тогдашнему. Живые существа, по своей малости едва-едва не исчезнувшие, стали расти, а тела, заново порожденные землею в старческом возрасте, вновь умирали и сходили в землю. И остальное все претерпело изменение, подражая и следуя состоянию целого:274 это подражание необходимо было во всем – в плодоношении, в порождении и в питании, ибо теперь уже недозволено было, чтобы живое существо зарождалось в земле из частей другого рода, но, как космосу, которому велено было стать в своем развитии самодовлеющим, так и частям его той же властью было приказано насколько возможно самостоятельно зачинать, порождать и питать потомство.b Таким образом, к чему было направлено все наше рассуждение, к этому мы и пришли. Говорить о прочих животных – какое из них по каким причинам подверглось превращению – было бы слишком длинно и заняло бы много времени; что же касается людей, то это будет короче и ближе к делу.

Итак, когда принявший нас в свои руки и пестовавший нас даймон прекратил свои заботы, многие животные, по природе своей свирепые, одичали и стали хватать людей, c сделавшихся слабыми и беспомощными; вдобавок первое время люди не владели еще искусствами, естественного питания уже не хватало, а добыть они его не умели, ибо раньше их к этому не побуждала необходимость. Все это ввергло их в великое затруднение. Потому-то, согласно древнему преданию, от богов нам были дарованы вместе с необходимыми поучениями и наставлениями: огонь – Прометеем, искусства – Гефестом и его помощницей по ремеслу [22], d семена и растения – другими богами. И все, что устрояет и упорядочивает человеческую жизнь, родилось из этого: ибо, когда прекратилась, как было сказано, забота богов о людях, им пришлось самим думать о своем образе жизни и заботиться о себе, подобно целому космосу, подражая и следуя которому мы постоянно – в одно время так, а в другое иначе – живем и взращиваемся [23].

eПусть же здесь будет конец сказанию. Воспользуемся им для того, чтобы понять, как сильно мы ошибались, говоря в предшествовавшем рассуждении о царе и политике.

С о к р а т    м л. Какая же и сколь великая, по твоим словам, возникла у нас ошибка?

Ч у ж е з е м е ц. С одной стороны, она меньше, с другой же – весомее и обширнее, чем казалась тогда.

С о к р а т    м л. Каким образом?

275 Ч у ж е з е м е ц. Отвечая на вопрос о царе и политике, существующем при нынешнем круговращении и порождении, мы описали пастуха человеческого стада [24] при круговращении противоположном и, таким образом, назвали вместо смертного – бога: это очень большая погрешность. А объявив его правителем всего государства, но не разобрав, как он правит, мы, с одной стороны, высказались верно, с другой же – недостаточно полно и ясно: в этом случае и ошибка меньше, чем та.

С о к р а т    м л. Это правда.

b Ч у ж е з е м е ц. Итак, надо надеяться, что, определив характер государственного правления, мы наконец сможем сказать, что такое политик.

С о к р а т    м л. Отлично.

Ч у ж е з е м е ц. Вот мы и предпослали этому миф – чтобы показать относительно стадного выращивания, что не только все оспаривают это занятие у искомого нами сейчас лица, но также что мы должны яснее разглядеть его – того, кому одному только и пристало, по образцу пастухов и волопасов, иметь попечение о выращивании человеческого стада и носить соответствующее этому имя.

С о к р а т    м л. Правильно.

c Ч у ж е з е м е ц. Я даже думаю, Сократ, что этот образ божественного пастыря слишком велик в сравнении с царем [25], нынешние же политики больше напоминают но своей природе, а также образованию и воспитанию подвластных, чем властителей.

С о к р а т    м л. Истинно так.

Ч у ж е з е м е ц. Но такова ли их природа или иная, от этого не менее и не более должно их рассмотреть.

С о к р а т    м л. Как же иначе?

d Ч у ж е з е м е ц. Пойдем же по прежнему пути. Мы сказали, что существует самоповелевающее искусство, распоряжающееся живыми существами и пекущееся не о частных лицах, а о целом обществе; назвали же мы это тогда искусством стадного выращивания. Припоминаешь ли ты?

С о к р а т    м л. Да.

Ч у ж е з е м е ц. Вот тут-то мы и допустили ошибку. Мы совсем не учли политика и никак его не назвали: он тайно ускользнул от наименования.

e С о к р а т    м л. Каким образом?

Ч у ж е з е м е ц. Выращивать все без исключения стада присуще, видимо, остальным пастухам, политику же не свойственно. А между тем мы приложили это наименование и к политику, хотя следовало бы назвать их всех по общему для них признаку.

С о к р а т    м л. Ты прав, если такое имя бывает.

Ч у ж е з е м е ц. Как же не быть общему уходу за всеми, из которого не исключено выращивание и любые другие заботы? Назовем ли мы это уходом за стадом, пестованием или еще как-нибудь, – например, всеобщим попечением, – это имя могло бы охватить и политика, и всех прочих пастухов, ведь надо так сделать, этому учит нас рассуждение.

276 С о к р а т    м л. Правильно. Но какое же теперь последует разделение?

Ч у ж е з е м е ц. Подобное тому, какое мы проделали, когда обособили стадное выращивание пеших – бесперых, несмешанных и безрогих – животных; лишь сделав такое различение, мы охватили одним определением уход за стадом в наше время и в царствование Кроноса.

С о к р а т    м л. Это очевидно. Но снова спрошу: что же потом?

b Ч у ж е з е м е ц. Ясно, что, когда таким образом названо это имя – "уход за стадом", никто не станет нам возражать, говоря, что и вообще-то нет подобного попечения, как прежде справедливо могли возразить, что, мол, у нас не существует никакого искусства выращивания, достойного называться этим именем, а если бы и было какое-нибудь, то оно скорее подобало бы многим другим, чем кому-нибудь из царей.

С о к р а т    м л. Правильно.

Ч у ж е з е м е ц. Забота же о целом человеческом сообществе и искусство управления всеми людьми в первую очередь и преимущественно принадлежат царю.

c С о к р а т    м л. Ты правильно говоришь.

Ч у ж е з е м е ц. Однако, Сократ, замечаешь ли ты, что под самый конец мы снова ошиблись?

С о к р а т    м л. Каким образом?

Ч у ж е з е м е ц. А вот: хотя мы в высшей степени правильно рассудили, что существует некое искусство выращивания двуногого стада, не следовало, однако, тотчас же называть это искусство царским и политическим – так, как если бы на этом все и кончалось.

С о к р а т    м л. А как же?

d Ч у ж е з е м е ц. Сначала, как мы и говорили, нужно было переделать название, приблизив его больше к уходу, чем к пропитанию, а затем рассечь надвое и его, ведь предстоит произвести еще немало сечений.

С о к р а т    м л. Каких именно?

Ч у ж е з е м е ц. Можно было бы отделить божественного пастыря от попечителя-человека.

С о к р а т    м л. Правильно.

Ч у ж е з е м е ц. Затем, обособив попечительское искусство, следует его снова рассечь надвое.

С о к р а т    м л. На какие же части?

Ч у ж е з е м е ц. На попечение насильственное и мягкое.

С о к р а т    м л. То есть?

e Ч у ж е з е м е ц. Раньше мы и тут оказались простоватей, чем должно, и допустили ошибку, соединив в одно царя и тирана, – как самих, так и образы их правления, – в то время как они в высшей степени неподобны.

С о к р а т    м л. Истинно так.

Ч у ж е з е м е ц. А теперь, исправляя нашу ошибку, согласно сказанному, не разделим ли мы человеческое попечительское искусство надвое – на насильственное и мягкое?

С о к р а т    м л. Несомненно.

Ч у ж е з е м е ц. И, назвав попечение тех, кто правит с помощью силы, тираническим, а мягкое попечение о стаде двуногих кротких животных – политическим, мы наречем человека, владеющего таким искусством попечительства, подлинным царем и политиком, не так ли?

277 С о к р а т    м л. Значит, чужеземец, рассуждение о политике получило у нас таким образом завершение [26].

Ч у ж е з е м е ц. Это было бы для нас прекрасно, Сократ. Однако верным это должно представляться не только тебе, но и мне. На самом же деле мне не кажется, будто образ царя получил у нас завершение: подобно ваятелям, что иногда спешат, не рассчитав времени,b и опаздывают из-за того, что добавляют к своим творениям много лишних деталей, и мы сейчас, спеша выставить напоказ погрешность прежнего нашего рассуждения и решив, что царю подходят великие образцы, подняли тяжелейший пласт мифа и вынуждены были воспользоваться большей, чем требовалось, его частью. Так мы сделали доказательство еще более длинным и уже совсем не смогли придать завершенность мифу; наше рассуждение, словно черновой набросок, c приняло чисто внешние очертания, отчетливости же, которую придают краски и смешение оттенков, пока что не получило. Между тем с помощью слова и рассуждения гораздо лучше можно выписать любое изображение, чем с помощью живописи и какого бы то ни было другого ручного труда, – лишь бы уметь это делать. Другим же – тем, кто не умеет, – надо пользоваться работой рук.

С о к р а т    м л. Правильно! Покажи же, чего не хватает в том, что у нас было сказано.

d Ч у ж е з е м е ц. Ты чудак! Трудно ведь, не пользуясь образцами, пояснить что-либо важное. Ведь каждый из нас, узнав что-то словно во сне, начисто забывает это, когда снова оказывается будто бы наяву.

С о к р а т    м л. Как это ты говоришь?

Ч у ж е з е м е ц. Думается, я весьма странным образом затронул сейчас то, что происходит с нами в отношении знания.

С о к р а т    м л. Как так?

Ч у ж е з е м е ц. У меня, милый мой, оказалась нужда в образце самого образца.

e С о к р а т    м л. Так что же? Скажи! Уж меня-то ты можешь не стесняться.

Ч у ж е з е м е ц. Скажу, если ты готов за мной следовать. Ведь известно, что дети, когда они только что научились азбуке...

С о к р а т    м л. Как ты сказал?

Ч у ж е з е м е ц. ...что они достаточно ясно распознают любую букву в самых кратких и легких слогах и способны дать о ней верный ответ.

278 С о к р а т    м л. Почему бы и нет?

Ч у ж е з е м е ц. Что же касается других слогов, то в них относительно тех же букв дети недоумевают и в мысли и на словах.

С о к р а т    м л. И даже очень.

Ч у ж е з е м е ц. Так не легче и не лучше ли всего следующим образом наводить их на то, чего они еще не знают...

С о к р а т    м л. Каким именно?

b Ч у ж е з е м е ц. Прежде всего надо обращать их внимание на те слоги, в которых они хорошо выучили те же самые буквы, а затем сопоставлять эти слоги с теми, которые им еще не известны, и показывать подобие и однородность всех этих сочетаний до тех пор, пока все незнакомое, поставленное рядом с тем, что правильно мнят, не будет объяснено и из этого объяснения не возникнут образцы, которые покажут, что каждая буква в каждом слоге, если она отличается от другой, должна и называться иначе, а если она подобна какой-либо букве, то и название у них должно быть одинаковое.

c С о к р а т    м л. Безусловно.

Ч у ж е з е м е ц. Значит, это мы достаточно усвоили – что образец появляется тогда, когда один и тот же признак, по отдельности присущий разным предметам, правильно воспринимается нами и мы, сводя то и другое вместе, составляем себе единое истинное мнение?

С о к р а т    м л. Это очевидно.

Ч у ж е з е м е ц. Так надо ли нам удивляться, если наша душа, испытывая по своей природе то же самое в отношении первоначал всех вещей, иногда, руководимая истиной, узнаёт в некоторых [сочетаниях] каждый отдельный [признак], d а иногда, в отношении других [сочетаний], колеблется по поводу всех [признаков] и некоторые из них каким-то образом правильно представляет себе в одних [сочетаниях], а когда те же самые [признаки] перенесены в другие, большие и нелегкие [сочетания] вещей, снова их не узнаёт?

С о к р а т    м л. Да, удивляться здесь не приходится.

Ч у ж е з е м е ц. Как мог бы, мой друг, кто-нибудь, исходя из ложного мнения, добиться хоть малой толики истины и обрести разумение?

С о к р а т    м л. Это почти невозможно.

e Ч у ж е з е м е ц. Коль скоро дело обстоит таким образом, мы – я и ты, верно, ничуть не погрешим, если решимся познать природу образца по частям, сперва увидев ее в маленьком образце, а затем с меньших образцов перенеся это на идею царя как на величайший образец подобного же рода, и уже с помощью этого образца попытаемся искусно разведать, что представляет собой забота о государстве, – дабы сон у нас превратился в явь?

С о к р а т    м л. Было бы совершенно правильно поступить именно так.

279 Ч у ж е з е м е ц. Значит, нужно вернуться к прежнему рассуждению, а именно: хотя тысячи людей оспаривают у рода царей заботу о государствах, надо отвлечься от всех них и оставить только царя, а для этого нам необходим, как было сказано, образец.

С о к р а т    м л. Весьма даже необходим.

Ч у ж е з е м е ц. Какой же можно найти самый малый удовлетворительный образец, который был бы причастен той же самой – государственной – деятельности? b Ради Зевса, Сократ, хочешь, за неимением лучшего выберем ткацкое ремесло? Да и его – не целиком; быть может, будет достаточно тканья из шерсти: пожалуй, эта выделенная нами часть скорее всего засвидетельствует то, чего мы ждем.

С о к р а т    м л. Почему бы и нет?

Ч у ж е з е м е ц. Так отчего бы нам, подобно тому как раньше, отсекая части от [бóльших] частей, мы делили каждый [род],c не сделать того же сáмого и с тканьем и, по возможности быстро пробежав весь путь, не прийти снова к тому, что для нас полезно?

С о к р а т    м л. Как ты говоришь?

Ч у ж е з е м е ц. Пусть ответом послужит тебе само рассуждение.

С о к р а т    м л. Ты прекрасно сказал.

Ч у ж е з е м е ц. Все, что мы производим и приобретаем, служит нам либо для созидания чего-либо, либо для защиты от страданий. А из того, что защищает нас от страданий, одни вещи служат противоядиями – божественными и человеческими, другие – средствами защиты. Из последних же одни – это военное оружие, другие – охранные средства; а из охранных средств одни – это укрытия, другие же – средства защиты от холода и жары. d Из этих средств одни – это кровли домов, другие – различные покровы. Из покровов одни – это ковры, другие – накидки. Из накидок же одни – цельные, другие состоят из частей. Из этих последних одни – сшитые, другие же связаны и держатся без швов. А из этих несшитых накидок одни делаются из растительных нитей, другие же – из волос. Те, что сделаны из волос, одни скреплены водой и землей, другие же связаны между собой.e Так не защитным ли средствам и покровам, созданным путем такого взаимного переплетения, дали мы имя одежды? А искусство, которое преимущественно печется об одежде, не назвать ли нам портняжным ремеслом, подобно тому как мы раньше искусство, пекущееся о государствах, назвали государственным?280 И мы можем сказать, что ткацкое искусство, поскольку оно составляет наибольшую часть портняжного ремесла, ничем от него не отличается, кроме как именем, точно так же как искусство царствовать ничем иным не отличается от искусства государственного правления.

С о к р а т    м л. Совершенно верно.

b Ч у ж е з е м е ц. Сообразим же после этого, что искусство тканья одежды, названное таким образом, кто-нибудь мог бы счесть достаточно ясно определенным, не сумев понять, что оно еще не отделено от очень близких ему искусств, хотя от других, родственных искусств и отграничено.

С о к р а т    м л. От каких это родственных?

Ч у ж е з е м е ц. Кажется, ты не уследил за сказанным. Видно, надо теперь идти назад от конца. Ведь если тебе понятно, что это такое – родственное искусство, то смотри: от нашего искусства мы сейчас только отделили искусство составлять ковры – те, которыми укрываются, и те, что подстилают.

С о к р а т    м л. Понимаю.

c Ч у ж е з е м е ц. Мы отделили также все ремесла по льну и жгутам и прочим растительным, как мы их назвали в рассуждении, нитям; отделили и валяльное искусство, и стачивание с помощью шитья и швов: сюда преимущественно относится сапожное мастерство.

С о к р а т    м л. Безусловно.

Ч у ж е з е м е ц. Далее, мы отделили всевозможную работу по цельным накидкам, то есть кожевенное искусство, затем кровельное искусство, применяемое в домостроительстве, в плотничьем ремесле в целом и во всех искусствах, занятых предохранением от проникновения влаги; d отделили также искусство оград, защищающих от воров и насильников, как занимающееся изготовлением защитных средств и укреплением ворот и дверей, а также все прочее, что представляет собой часть искусства скреплять гвоздями. Далее, мы отсекли и искусство вооружения – часть огромного и разнообразного мастерства по сооружению защитных приспособлений. В самом же начале мы отделили целиком магическое искусство, занимающееся лекарствами, и оставили, как нам показалось верным, искомое – то, что уберегает от стужи, изготовляет шерстяные накидки и носит наименование ткацкого искусства.

e С о к р а т    м л. Выходит, так.

Ч у ж е з е м е ц. Но это, мой мальчик, еще не конец. Ведь в начале изготовления одежды делается нечто прямо противоположное тканью.

281 С о к р а т    м л. Как так?

Ч у ж е з е м е ц. Дело тканья – некое переплетение.

С о к р а т    м л. Да.

Ч у ж е з е м е ц. Существует также и распускание того, что было соединено и сплетено.

С о к р а т    м л. Какое распускание?

Ч у ж е з е м е ц. Это – дело чесального искусства. Ведь не посмеем же мы назвать ткацкое искусство чесальным, а чесальное – ткацким?

b С о к р а т    м л. Ни в коем случае.

Ч у ж е з е м е ц. И так же, если кто назовет ткачеством изготовление утка и основы, ведь он даст ему необычное и ложное наименование?

С о к р а т    м л. Как же иначе?

Ч у ж е з е м е ц. А валяльное и портняжное искусство в целом мы, что же, будем считать не уходом или заботой об одежде, а назовем все это ткачеством?

С о к р а т    м л. Ни в коем случае.

Ч у ж е з е м е ц. Однако все они станут оспаривать уход за одеждой и ее изготовление у ткацкого мастерства, оставляя за ним большую долю, но и себе уделяя немалую часть.

c С о к р а т    м л. Конечно.

Ч у ж е з е м е ц. Да вдобавок, надо думать, и искусства, с помощью которых изготовляются ткацкие орудия, вообразят себя причинами появления на свет всякой ткани.

С о к р а т    м л. Несомненно.

Ч у ж е з е м е ц. Так будет ли наше объяснение ткацкого искусства в отношении той части, которую мы выделили, полным и определенным, если мы допустим, что из всех видов ухода за шерстью это наиболее прекрасный и великий вид? Или же мы выскажем таким образом нечто истинное, однако малопонятное и незавершенное, пока мы не отделили от тканья и все эти искусства?

d С о к р а т    м л. Да, это так.

Ч у ж е з е м е ц. Что ж, не сделать ли нам того, о чем мы говорим, чтобы наше рассуждение шло по порядку?

С о к р а т    м л. Почему бы этого и не сделать?

Ч у ж е з е м е ц. Итак, во всем том, что делается, различим прежде всего два искусства. Сократ мл. Какие же?

Ч у ж е з е м е ц. Одно из них – вспомогательная причина созидания, другое – причина как таковая. Сократ мл. Как это?

Ч у ж е з е м е ц. Все искусства, создающие не само изделие, но орудия для тех, кто его производит, – орудия, без которых никогда не была бы выполнена задача любого из искусств, – носят название вспомогательных причин; те же искусства, которые производят само изделие, – причин как таковых.

e С о к р а т    м л. Это имеет под собой основание.

Ч у ж е з е м е ц. Согласно этому, мы назовем все искусства, изготовляющие веретена, челноки и прочие орудия для производства одежд, вспомогательными причинами, те же искусства, что заботятся о самих изделиях и их производят, – причинами как таковыми.

С о к р а т    м л. Совершенно верно.

282 Ч у ж е з е м е ц. А из причин как таковых искусство стирки, портняжное дело и прочие виды ухода [за одеждой], которые все принадлежат к обширному искусству украшения, прилично выделить в отдельную часть, назвав все вместе валяльным искусством.

С о к р а т    м л. Прекрасно.

Ч у ж е з е м е ц. Да и чесальное, и прядильное искусства, а также все остальные части производства одежды, как мы их назвали, составляют одно искусство, которое люди называют шерстопрядильным.

С о к р а т    м л. Да, не иначе!

b Ч у ж е з е м е ц. Шерстопрядильное же искусство пусть будет рассечено надвое, причем каждый раздел одновременно будет составлять часть двух искусств.

С о к р а т    м л. Как это?

Ч у ж е з е м е ц. Чесальное искусство и половина искусства пользования челноком – поскольку они разделяют то, что сплетено вместе, – некоторым образом относятся (чтобы назвать это одним словом) к самому шерстопрядильному искусству; но, кроме того, есть еще два больших искусства, распространяющихся на всё: это искусство соединения и искусство разделения [27].

С о к р а т    м л. Да.

c Ч у ж е з е м е ц. К искусству разделения относится чесальное искусство и все то, что было сейчас упомянуто. Ведь все эти названия произошли от разделения шерстяных нитей и основы, но челнок делает это по-одному, руки же – по-другому.

С о к р а т    м л. Безусловно, так.

Ч у ж е з е м е ц. Теперь снова возьмем вместе часть соединительного искусства и относящуюся к нему часть искусства шерстопрядильного. Все то, что относилось здесь к разделительному искусству, оставим в покое, а шерстопрядильное искусство снова разделим на разделительную и соединительную части.

С о к р а т    м л. Пусть будет разделено.

d Ч у ж е з е м е ц. Но соединительную часть совместно с шерстопрядильной тебе снова надо разделить, Сократ, если мы хотим достаточно точно постичь ткацкое искусство.

С о к р а т    м л. Значит, надо это сделать.

Ч у ж е з е м е ц. Да, надо. И мы скажем, что в этом случае одна часть соединительного искусства – сучение, другая же – плетение.

С о к р а т    м л. Понял, понял: мне кажется, говоря о сучении, ты имеешь в виду работу по основе.

Ч у ж е з е м е ц. Не только ее, но и работу с уткóм. Или мы можем сказать, что она делается без сучения?

С о к р а т    м л. Ни в коем случае.

e Ч у ж е з е м е ц. Итак, тебе следует разграничить то и другое: возможно, это разграничение тебе пригодится.

С о к р а т    м л. Каким образом?

Ч у ж е з е м е ц. А вот каким: из творений чесального искусства то, что вытягивается в длину, а также обладает и шириной, мы ведь называем пучком?

С о к р а т    м л. Да.

Ч у ж е з е м е ц. А свитый веретеном и ставший прочной пряжей, этот пучок оказывается, скажешь ты, основой; искусство же, вытягивающее основу, ты назовешь искусством ее приготовлять.

С о к р а т    м л. Правильно.

Ч у ж е з е м е ц. Все то, что допускает мягкую пряжу и, вплетенное в основу, позволяет мягко начесывать ворс, мы называем уткóм, а предназначенное для этого мастерство – искусством прясть утóк.

283 С о к р а т    м л. Совершенно верно.

Ч у ж е з е м е ц. И вот, следовательно, та часть ткацкого искусства, которую мы предположительно выделили, ясна теперь, как кажется, всякому: ибо когда соединительная часть шерстопрядильного искусства путем переплетения основы и уткá создает плетение и получается цельноплетеное шерстяное платье, то искусство, направленное на это, мы называем ткацким.

С о к р а т    м л. Совершенно верно.

b Ч у ж е з е м е ц. Пусть будет так. Но почему мы тотчас же не ответили, что искусство сплетения уткá и основы и есть то, что мы называем ткацким искусством, а ходили вокруг да около, давая много лишних определений?

С о к р а т    м л. Но мне, чужеземец, ничего из сказанного не показалось лишним.

Ч у ж е з е м е ц. Ничего удивительного: но скоро, мой милый, тебе это, быть может, покажется. И чтобы предотвратить этот недуг, который может часто впоследствии возникать (ничего странного в этом нет), выслушай слово, близко касающееся всех таких случаев.

c С о к р а т    м л. Говори, говори.

Ч у ж е з е м е ц. Давай же сначала рассмотрим все виды излишества и недостатка, чтобы на достаточном основании хвалить либо порицать то, что в подобных беседах говорится слишком длинно или, наоборот, слишком кратко.

С о к р а т    м л. Надо так сделать.

Ч у ж е з е м е ц. Ну. коль скоро об этих самых вещах зайдет у нас речь, она будет, думается мне, правильной.

С о к р а т    м л. О каких вещах?

d Ч у ж е з е м е ц. О длиннотах и о краткости и о всяком излишестве и недостатке. Существует же для этого искусство измерения.

С о к р а т    м л. Да.

Ч у ж е з е м е ц. Разделим его на две части, ведь это нужно для той цели, достичь которой мы сейчас торопимся.

С о к р а т    м л. Скажи, пожалуйста, какое же здесь будет деление?

Ч у ж е з е м е ц. А вот какое: одна часть – это взаимоотношение великого и малого; другая – необходимая сущность становления [28].

С о к р а т    м л. Как, как ты говоришь?

Ч у ж е з е м е ц. Не кажется ли тебе естественным называть бóльшее бóльшим лишь в отношении к меньшему? И меньшее меньшим лишь в отношении большего и ничего иного?

С о к р а т    м л. Да, кажется.

e Ч у ж е з е м е ц. Далее. То, что превышает природу умеренного, и то, что превышаемо ею как на словах, так и на деле, не назовем ли мы действительно становящимся? Ведь именно этим более всего отличаются среди нас плохие и хорошие люди?

С о к р а т    м л. Это очевидно.

Ч у ж е з е м е ц. Значит, нам надо считать двоякой сущность великого и малого и двояким суждение о них и рассматривать их не только так, как мы говорили недавно – в их отношении друг к другу, но скорее, как было сказано теперь, одну [их сущность] надо рассматривать во взаимоотношении, а другую – в ее отношении к умеренному. А для чего все это – хотим ли мы знать?

С о к р а т    м л. Как же иначе?

284 Ч у ж е з е м е ц. Если относить природу большего только к меньшему, то мы никогда не найдем его отношения к умеренному, не так ли?

С о к р а т    м л. Так.

Ч у ж е з е м е ц. Но таким образом не погубим ли мы и сами искусства, и все их дела, а заодно не уничтожим ли мы и политика, и ткацкое искусство, о котором шла речь? Ведь все они остерегаются того, что превышает умеренное или меньше него, – потому что усматривают в этом не пустяк, а помеху делу: сохраняя таким образом меру, они совершают все хорошее и прекрасное.

b С о к р а т    м л. Конечно.

Ч у ж е з е м е ц. Ведь если мы уничтожим политика, наш поиск царственного знания зайдет в тупик.

С о к р а т    м л. Да, совершенно.

Ч у ж е з е м е ц. Значит, подобно тому как в "Софисте" мы вынуждены были признать, что существует несуществующее, – ведь к этому привело нас рассуждение – и сейчас нам, видно, придется сказать, что большее и меньшее измеримы не только друг по отношению к другу, но и по отношению к становлению меры?c Ведь невозможно, чтобы политик или другой какой-либо знаток практических дел был бесспорно признан таковым до того, как по этому вопросу будет достигнуто согласие.

С о к р а т    м л. Значит, надо как можно скорее это согласие установить.

Ч у ж е з е м е ц. Но дело это, Сократ, еще более трудное, чем то, а мы помним, каким долгим оно было. Впрочем, справедливым будет следующее предположение относительно того и другого...

С о к р а т    м л. Какое же?

d Ч у ж е з е м е ц. А вот какое: впоследствии для точного пояснения главного вопроса понадобится изложенное нами сейчас. А что оно для нашей ближайшей цели вполне хорошо и достаточно, мне кажется, прекрасно поможет нам понять следующее положение: надо считать, что для всех искусств в равной степени большее и меньшее измеряются не только в отношении друг к другу, но и в отношении к становлению меры. Ибо если существует это, то существует и то, а если существует то, значит, существует и это, и, не будь какого-нибудь из них, не было бы ни того ни другого.

e С о к р а т    м л. Это верно, но что же дальше?

Ч у ж е з е м е ц. Ясно, что мы разделим искусство измерения, как было сказано, на две части, причем к одной отнесем все искусства, измеряющие число, длину, глубину, ширину и скорость путем сопоставления с противоположным, а к другой – те искусства, которые измеряют все это путем сопоставления с умеренным, подобающим, своевременным, надлежащим и со всем тем, что составляет середину между двумя крайностями.

С о к р а т    м л. Ты назвал два огромных раздела, сильно отличающихся один от другого.

285 Ч у ж е з е м е ц. То, Сократ, что люди изысканного ума говорят иногда, полагая, будто произносят нечто в высшей степени мудрое, а именно, что искусство измерения направлено на все становящееся, – это самое мы сейчас и сказали, ибо все, что относится к области искусств, каким-то образом причастно измерению. Но люди эти, не привыкнув рассматривать подобные вещи, деля их на виды, валят их все в одну кучу, несмотря на огромное существующее между ними различие, и почитают их тождественными, а также и наоборот: b не разделяют на надлежащие части то, что требует такого деления. Между тем следует, когда уж замечаешь общность, существующую между многими вещами, не отступать, прежде чем не заметишь всех отличий, которые заключены в каждом виде, и, наоборот, если увидишь всевозможные несходства между многими вещами, не считать возможным, смутившись, прекратить наблюдение раньше, чем заключишь в единое подобие все родственные свойства и охватишь их единородной сущностью.

cОднако об этом, а также обо всем избыточном и недостаточном сказанного будет довольно. Сохраним лишь выделенные нами здесь два рода измерительного искусства и постараемся запомнить, чтó они собой представляют.

С о к р а т    м л. Постараемся.

Ч у ж е з е м е ц. Ну что ж, перейдем теперь к другому рассуждению – относительно того самого, что мы ищем, и обо всех вообще обстоятельствах подобного рода бесед.

С о к р а т    м л. О каком рассуждении ты говоришь?

d Ч у ж е з е м е ц. Если бы кто-нибудь спросил нас относительно беседы, касающейся изучения грамоты: когда задается кому-нибудь вопрос, из каких букв состоит некое имя, ради чего предпринимается это исследование – ради самогó предложенного вопроса или ради того, чтобы стать более знающим во всех вопросах, которые могут быть поставлены, – как бы мы на это ответили?

С о к р а т    м л. Разумеется, чтобы знать всё.

Ч у ж е з е м е ц. А как же обстоит дело с нашим исследованием политика? Предпринимается ли оно ради него самого или же для того, чтобы стать более сведущими в диалектике всего?

С о к р а т    м л. Разумеется, ради последнего.

Ч у ж е з е м е ц. В самом деле, ведь никто, находясь в здравом уме, не стал бы гоняться за понятием ткацкого искусства ради самого этого искусства. e Однако, думаю я, от большинства людей скрыто, что для облегчения познания некоторых вещей существуют некие чувственные подобия, которые совсем нетрудно выявить, когда кто-нибудь хочет человеку, интересующемуся их объяснением, без труда, хлопот и рассуждений дать ответ.286 Что же касается вещей самых высоких и чтимых, то для объяснения их людям не существует уподобления, с помощью которого кто-нибудь мог бы достаточно наполнить душу вопрошающего, применив это уподобление к какому-либо из соответствующих ощущений. Поэтому-то и надо в каждом упражнять способность давать объяснение и его воспринимать. b Ибо бестелесное – величайшее и самое прекрасное – ясно обнаруживается лишь с помощью объяснения, и только него, и вот ради этого-то и было сказано все то, что сейчас говорилось [29]. Упражняться же, чего бы это ни касалось, гораздо легче бывает в малых вещах, чем в большом.

С о к р а т    м л. Ты великолепно сказал.

Ч у ж е з е м е ц. Давай же припомним, из-за чего мы обо всем этом заговорили.

С о к р а т    м л. Да, из-за чего?

Ч у ж е з е м е ц. Не в последнюю очередь – из-за неуклюжего многословия речей относительно ткацкого искусства, переворота во Вселенной и сущности небытия в связи с софистом и из-за вызванной этой речью скуки. c Понимая, что все это было очень длинно, и коря самих себя, мы убоялись наговорить много лишнего. И чтобы этого с нами не повторилось, скажу, что все прежнее было говорено нами именно с этой целью.

С о к р а т    м л. Пусть будет так. Ты только говори по порядку.

Ч у ж е з е м е ц. Следовательно, я говорю, что мне и тебе надо, припомнив только что сказанное, всегда выражать похвалу или порицание тому, что говорится, соответственно за краткость и за длинноты, причем мы должны судить не на основании сравнения длины одной и другой речи, но в соответствии с той частью измерительного искусства, которую, как мы сказали тогда, надо иметь в виду, а именно – сообразующейся с подобающим.

d С о к р а т    м л. Правильно.

Ч у ж е з е м е ц. Однако не в отношении ко всему. Когда речь идет об удовольствии, нам вовсе нет нужды определять подобающую ему продолжительность, разве что мимоходом; когда же речь идет о том, чтобы как можно скорее и легче решить поставленную задачу, разум велит стремиться к этому лишь во вторую, не в первую очередь. Более всего и в первую очередь он велит почитать сам способ решения, состоящий в том, чтобы различать всё по видам и стараться дать объяснение,e не считаясь с длиннотами, если они делают слушателя изобретательнее; точно так же обстоит дело и с краткостью.

И вот еще что: тому, кто порицает подобные беседы за длину речи и кто не приемлет таких обходных движений, не следует слишком легко и скоро позволять корить речь лишь за то, что она длинна,287 но надо еще требовать, чтобы он указал, каким образом она может стать короче и сделать беседующих лучшими диалектиками, чем они были раньше, более изобретательными в рассуждении и объяснении сущностей; в остальном же собеседникам не следует особенно заботиться о порицаниях и похвалах, да и слушать-то им подобные речи вовсе негоже.

Но будет об этом, коли ты со мной согласен. Вернемся к политику, беря в пример уже объясненное нами ткацкое искусство.

b С о к р а т    м л. Ты прекрасно сказал. Сделаем же, как ты говоришь.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, искусство царя отделено нами от многих родственных ему искусств, особенно же от тех, что относятся к уходу за стадами. Теперь, скажем мы, следует отделить друг от друга те искусства, которые выступают в качестве основных и вспомогательных причин в жизни самого государства.

С о к р а т    м л. Правильно.

Ч у ж е з е м е ц. А знаешь ли ты, что их трудно разделить надвое? И причина этого, когда мы двинемся дальше, станет вполне очевидной.

c С о к р а т    м л. Значит, и не нужно делить надвое.

Ч у ж е з е м е ц. Разделим же их почленно, наподобие жертвенного животного, раз уж нельзя делить надвое: ведь всегда следует брать наименьшее число частей.

С о к р а т    м л. Как же мы поступим теперь?

Ч у ж е з е м е ц. А как прежде, когда речь шла об изготовлении ткацких орудий: сколько бы ни было таких искусств, мы все их отнесли к причинам вспомогательным.

С о к р а т    м л. Да.

d Ч у ж е з е м е ц. И сейчас нам, еще более, чем тогда, надобно поступить точно так же. Сколько бы искусств ни занимались изготовлением большого ли, малого ли орудия для государства, все их надо отнести к вспомогательным причинам, ведь без них не было бы ни государства, ни политики, хотя мы и не припишем им создание царского искусства.

С о к р а т    м л. Конечно, нет.

Ч у ж е з е м е ц. Впрочем, нелегкое предстоит нам дело, если мы беремся отделить этот род от прочих, ведь сказать, что нечто есть орудие чего-то одного из существующего, было бы вполне убедительным; однако мы будем говорить о другой принадлежности государства.

С о к р а т    м л. Какой же именно?

e Ч у ж е з е м е ц. Той, которая не обладает указанным свойством и связана не с причиной возникновения, как это верно для орудия, а с сохранением того, что уже создано.

С о к р а т    м л. Что ты имеешь в виду?

Ч у ж е з е м е ц. Многообразный род, одновременно сухой и влажный, огненный и лишенный огня, единое имя которого – "сосуд": род этот обширен и, как я думаю, не имеет никакого отношения к искомому знанию.

288 С о к р а т    м л. Да и как ему иметь?

Ч у ж е з е м е ц. Третий, отличный от этих двух род государственных принадлежностей, часто наблюдаемый, одновременно сухопутный и водный, весьма подвижный и неподвижный, драгоценный и вовсе не имеющий цены, также носит единственное имя, потому что в целом он создан ради некоего восседания и всегда служит кому-то сиденьем.

С о к р а т    м л. Что же это?

Ч у ж е з е м е ц. Род этот мы называем повозкой, и относится он вовсе не к искусству государственного правления, а скорее к плотничьему, гончарному и кузнечному делу.

С о к р а т    м л. Понимаю.

b Ч у ж е з е м е ц. Что же сказать о четвертом роде? Скажем ли мы, что он отличен от тех трех, хотя в нем и содержится большая часть того, о чем говорилось выше, – всякая одежда, значительная толика оружия, стéны, всевозможные земляные и каменные перекрытия и тысячи других подобных вещей? Так как все это производится для защиты, то справедливее всего было бы назвать весь этот род защитным и отнести его к домостроительному и ткацкому искусствам, но никак не к искусству государственного правления.

С о к р а т    м л. Безусловно.

c Ч у ж е з е м е ц. А к пятому роду не причислить ли нам все то, что относится к искусствам украшения и живописи и что, пользуясь этим последним и музыкой, создает подражания, направленные исключительно к нашему удовольствию и по праву охватываемые единым именем?

С о к р а т    м л. Каким именно?

Ч у ж е з е м е ц. Примерно таким: игра.

С о к р а т    м л. Да, конечно.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, вот что будет приличным общим названием для всех подобного рода вещей, ведь все это делается не всерьез, но ради забавы.

d С о к р а т    м л. И это мне почти что понятно.

Ч у ж е з е м е ц. То же, что доставляет всему этому материал, из которого и на котором творят свои изделия все перечисленные искусства, – этот разнообразный род, порождение многих других искусств – не назовем ли мы шестым?

С о к р а т    м л. Что ты имеешь в виду?

Ч у ж е з е м е ц. Золото, серебро и другие добываемые из земли металлы, а также все то, что лесорубы и пильщики поставляют искусству плотника и корзинщика; далее, искусство драть лыко с деревьев и снимать шкуры с животных e и все прочие подобного рода искусства – те, что изготовляют пробки, папирус, ремни, – все они доставляют возможность создавать сложные виды из несложных родов. Мы назовем все это единым именем простейших исконных принадлежностей человечества, не имеющих никакого отношения к царскому знанию.

С о к р а т    м л. Прекрасно.

289 Ч у ж е з е м е ц. Седьмым родом следует назвать добывание пищи и все то, что, будучи примешано к телу, обладает способностью своими частями поддерживать его части; название же всему этому роду будет "наш кормилец", коль скоро мы не подберем ему лучшего. Род этот мы скорее отнесем к земледелию, охоте, гимнастике, врачеванию и поварскому искусству, чем к искусству государственного правления.

С о к р а т    м л. Конечно.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, почти все, что нам принадлежит, кроме домашних животных, содержится в этих семи родах. Смотри-ка, самым справедливым расположением их было бы следующее:b сначала – род простейших исконных вещей, затем – орудия, сосуды, повозки, покровы, игра, питание [30]. Мы оставляем в стороне незначительные вещи, которые могли бы быть отнесены к одному из этих семи родов и которые мы упустили из виду: таков вид монет, печатей и разных чеканных знаков, ибо эти вещи не составляют большого одноименного рода, но могут быть отнесены, хоть и с натяжкой, одни – к украшениям, другие – к орудиям.

Что же касается приобретения домашних животных (если исключить рабов [31]), – то оно целиком входит в искусство ухода за стадом в том виде, как мы его подразделили раньше.

С о к р а т    м л. Безусловно.

c Ч у ж е з е м е ц. Остаются рабы и другие слуги, среди которых, я полагаю, найдутся такие, что станут оспаривать у царя его мастерство, как оспаривают его у ткача, согласно тому, что сказали мы раньше, прядильщики, чесальщики и прочие подобного рода умельцы. А все остальные, названные нами вспомогательными причинами, вместе с их перечисленными сейчас занятиями отделены нами и устранены от царского занятия – искусства государственного правления.

d С о к р а т    м л. Похоже, что так.

Ч у ж е з е м е ц. Давай же приступим ближе и рассмотрим прочие роды, чтоб основательнее их узнать.

С о к р а т    м л. Да, это необходимо.

Ч у ж е з е м е ц. Главные слуги, если смотреть с такой точки зрения, оказывается, имеют занятия и качества, противоположные тем, которые мы за ними предполагали.

С о к р а т    м л. О каких слугах ты говоришь?

Ч у ж е з е м е ц. О слугах, приобретаемых путем купли-продажи; их можно, бесспорно, назвать рабами, и они менее всего причастны царскому искусству.

С о к р а т    м л. Конечно.

e Ч у ж е з е м е ц. Далее. Свободные люди, добровольно примыкающие к сословию слуг, поставляющие друг другу плоды земледелия и других ремесел и распределяющие их между собой, одни на рынках, другие переезжая из города в город по суше и по воде, а также обменивающие деньги на товар и на другие товары, – иначе говоря,290 люди, которых мы называем менялами, купцами, владельцами судов и мелочными торговцами, станут ли считать себя причастными искусству государственного правления?

С о к р а т    м л. Скорее уж, может быть, искусству купли-продажи.

Ч у ж е з е м е ц. И тех, кто, как мы видим, весьма охотно служит по найму и всем услужает, мы ведь не сочтем причастными царскому искусству?

С о к р а т    м л. Как можно!

Ч у ж е з е м е ц. А что сказать о тех, кто оказывает нам всякий раз вот какие услуги...

С о к р а т    м л. Какие? О чем ты говоришь?

b Ч у ж е з е м е ц. Я говорю об услугах рода глашатаев, а также о тех, кто искушен в искусстве письмен и часто оказывает нам помощь, и о многих других весьма искусных в деле оказания услуг властям. Что мы о них скажем?

С о к р а т    м л. Что они, как ты и сказал, слуги, а не правители государств.

Ч у ж е з е м е ц. Однако не во сне же я молвил, что таким путем обнаружатся люди, особо притязающие на причастность к государственному искусству. Но весьма странно было бы искать государственных людей в сословии слуг.

С о к р а т    м л. Несомненно.

c Ч у ж е з е м е ц. Приблизимся, однако, к тем, кто пока еще не испытан. И в тех, кто занимается прорицаниями, есть какая-то частица служебного знания, ведь они считаются меж людьми толкователями воли богов.

С о к р а т    м л. Да.

Ч у ж е з е м е ц. Точно так же и род жрецов, как считают обычно, сведущ в том, чтобы путем жертвоприношения делать наши дары угодными богам, а у них с помощью молитв испрашивать для нас различные блага. То и другое – части служебного искусства.

С о к р а т    м л. Это очевидно.

d Ч у ж е з е м е ц. Что ж, мне кажется, мы напали уже на след, по которому можем идти вперед. Ведь положение жрецов и прорицателей таково, что они исполнены высочайших помыслов и пользуются великим почетом благодаря важности их начинаний. В Египте царь не может без жреческого сана осуществлять правление, и если даже кто-нибудь из другого сословия путем насилия восходит там на престол, то в дальнейшем он все равно должен быть посвящен в жреческий сан. Так же и у эллинов повсеместно поручается высочайшим властям приносить самые важные жертвоприношения.e Ведь и у вас – это совершенно очевидно – дело обстоит так, как я говорю: тому из вас, кому выпадет жребий царствовать, поручаются самые торжественные и древние жертвоприношения [32].

С о к р а т    м л. Да, несомненно.

291 Ч у ж е з е м е ц. Итак, нам надо рассмотреть этих избранных жеребьевкой царей и жрецов, а также их слуг и еще некую многочисленную толпу, недавно представившуюся нашему взору после того, как мы отделили всех остальных.

С о к р а т    м л. О ком ты говоришь?

Ч у ж е з е м е ц. О людях весьма странных.

С о к р а т    м л. А именно?

Ч у ж е з е м е ц. На первый взгляд этот род кажется очень многообразном. Многие из этих мужей походят на львов, b некоторые – на кентавров и на другие подобные создания, большинство же – на сатиров [33] и на сходные с ними существа, слабые и изменчивые: они быстро меняют свой облик и свои свойства на другие. Да, наконец-то, Сократ, мне кажется, я понял, что это за люди.

С о к р а т    м л. Ну так скажи. Ведь похоже, что ты усмотрел что-то несообразное.

Ч у ж е з е м е ц. Да, это кажется всем несообразным по неведению [34]. Я и сам испытал вот лишь сейчас недоумение, узрев сборище, занятое делами города.

c С о к р а т    м л. Что за сборище?

Ч у ж е з е м е ц. Это величайшие шарлатаны из софистов, искуснейшие в этом деле. Нам необходимо отделить их, хоть это и очень трудно, от действительных политиков и царей, если только мы хотим хорошо уяснить себе то, что мы ищем.

С о к р а т    м л. Да, этого ни в коем случае нельзя упустить.

Ч у ж е з е м е ц. Я тоже так считаю. Скажи же мне вот что...

С о к р а т    м л. Что?

d Ч у ж е з е м е ц. У нас монархия – это один из видов государственного правления?

С о к р а т    м л. Да.

Ч у ж е з е м е ц. А после монархии, я думаю, надо назвать правление немногих.

С о к р а т    м л. Как же иначе?

Ч у ж е з е м е ц. Третий же вид государственного устройства не есть ли правление большинства и не носит ли оно имя демократии?

С о к р а т    м л. Да, несомненно.

Ч у ж е з е м е ц. А не образуется ли из этих трех видов пять, если два первых вида порождают для себя из самих себя другие названия?

С о к р а т    м л. Какие же это названия?

e Ч у ж е з е м е ц. Если принять во внимание имеющиеся в этих двух видах государственного устройства насилие и добрую волю, бедность и богатство, законность и беззаконие, то каждый из них можно разделить надвое, причем монархия будет носить два имени: тирании и царской власти.

С о к р а т    м л. Да, конечно.

Ч у ж е з е м е ц. А государство, управляемое немногими, будет носить название аристократии или же олигархии.

С о к р а т    м л. Несомненно.

292 Ч у ж е з е м е ц. Что касается демократии, то правит ли большинство теми, кто обладает имуществом, насильственно или согласно с доброй волей последних, точно ли оно соблюдает законы или же нет, никто ей, как правило, не даст иного имени [35].

С о к р а т    м л. Это верно.

Ч у ж е з е м е ц. Что же? Сочтем ли мы какое-либо из этих устройств правильным, если оно находится в этих границах, то есть управляется одним, немногими или большинством, богатыми или бедными, насильственно или согласно с доброй волей и имеет установления или же лишено законов?

С о к р а т    м л. А что препятствует тому, чтобы так считать?

b Ч у ж е з е м е ц. Посмотри же пристальнее, следуя этим путем...

С о к р а т    м л. Каким?

Ч у ж е з е м е ц. Останемся ли мы при том, что сказали раньше, или же отступим от этого?

С о к р а т    м л. О чем ты говоришь?

Ч у ж е з е м е ц. Мы говорили, что царское правление есть некое знание.

С о к р а т    м л. Да.

Ч у ж е з е м е ц. Но мы выбрали его не из всех вообще знаний, но выделили уменье судить и повелевать.

С о к р а т    м л. Да.

c Ч у ж е з е м е ц. А уменье повелевать мы разделили на повелевание неодушевленными видами и одушевленными существами [36]; разделив же его таким образом, мы пришли наконец сюда, не упустив из виду знания, хоть и не можем его достаточно точно определить.

С о к р а т    м л. Ты правильно говоришь.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, мы понимаем теперь, что определяющей границей ту! будет не количество правителей – много их или мало, не насилие или добрая воля. а также не бедность или богатство, но некое знание, – если только мы хотим следовать тому, что было сказано раньше.

d С о к р а т    м л. Иное допущение невозможно.

Ч у ж е з е м е ц. Значит, необходимо рассмотреть это теперь следующим образом: в каком из упомянутых нами государственных устройств кроется уменье управлять людьми? Ведь это одно из сложнейших и самых труднодостижимых умений. Его надо понять для того, чтобы знать, кого следует отделить от разумного государя из тех, кто делает вид, что они политики, и убеждает в этом многих, на самом же деле вовсе не таковы.

С о к р а т    м л. Надо это сделать так, как указало нам рассуждение.

e Ч у ж е з е м е ц. Неужели можно полагать, что большинство людей в государстве может обладать этим знанием?

С о к р а т    м л. Вряд ли!

Ч у ж е з е м е ц. А в городе с населением в тысячу человек может ли им обладать сто или хотя бы пятьдесят мужей?

С о к р а т    м л. Если так, то это было бы легчайшим из всех искусств; а мы знаем, что из тысячи человек не найдется против остальных эллинов такого количества даже отличных игроков в шашки, не то что царей. Мы должны в соответствии с прежним рассуждением наречь царем того, кто обладает царским знанием, – правит ли он на самом деле или нет.

293 Ч у ж е з е м е ц. Ты верно вспомнил. Согласно этому, хорошее правление, если только оно бывает, следует искать у одного, двоих или во всяком случае немногих людей.

С о к р а т    м л. Конечно!

Ч у ж е з е м е ц. И мы должны будем считать, как мы это сейчас решили, что, правят ли эти люди согласно нашей доброй воле или против нее, согласно установлениям или без них, богаты они или бедны, они правят в соответствии с неким искусством правления. Ведь врачей мы почитаем врачами b независимо от того, лечат ли они нас по нашему согласию или против нашей воли, когда они делают нам разрезы, прижигания или, пользуя нас, причиняют другую какую-то боль, действуют они согласно установлениям или помимо них и богаты ли они или бедны, – пока они руководствуются искусством, очищая или как-то по-иному ослабляя либо, наоборот, укрепляя наше тело, – лишь бы врачеватели действовали на благо наших тел, превращали их из слабых в более крепкие и тем самым всегда спасали врачуемых. Именно таким образом, а не иным мы дадим правильное определение власти врача, как и всякой другой власти.

С о к р а т    м л. Ты совершенно прав.

c Ч у ж е з е м е ц. И из государственных устройств то необходимо будет единственно правильным, в котором можно будет обнаружить истинно знающих правителей, а не правителей, которые лишь кажутся таковыми; и будет уже неважно, правят ли они по законам или без них, согласно доброй воле или против нее, бедны они или богаты: принимать это в расчет никогда и ни в коем случае не будет правильным.

d С о к р а т    м л. Прекрасно.

Ч у ж е з е м е ц. И пусть они очищают государство, казня или изгоняя некоторых, во имя его блага, пусть уменьшают его население, выводя из города подобно пчелиному рою колонии, или увеличивают его, включая в него каких-либо иноземных граждан, – до тех пор, пока это делается на основе знания и справедливости и государство по мере сил превращается из худшего в лучшее, мы будем называть такое государственное устройство – в указанных границах – единственно правильным.e Другие же государственные устройства, которые мы считали правильными, следует признать не подлинными, не действительно правильными, а лишь подражаниями правильному устройству, причем те, которые мы называем благоустроенными, подражают ему в лучшем, остальные же в худшем.

С о к р а т    м л. Чужеземец, обо всем прочем ты говорил, как нужно; а вот о том, что следует управлять без законов, слышать тяжко.

294 Ч у ж е з е м е ц. Ты чуть-чуть опередил меня своим вопросом, Сократ: ведь я и сам хотел расспросить тебя, принимаешь ли ты все мной сказанное, или что-нибудь из этого тебе неугодно. Теперь же ясно, что мы стремимся разобрать правильность правления без законов.

С о к р а т    м л. Совершенно верно.

Ч у ж е з е м е ц. Некоторым образом ясно, что законодательство – это часть царского искусства; однако прекраснее всего, когда сила не у законов, а в руках царственного мужа, обладающего разумом [37]. И знаешь почему?

С о к р а т    м л. Нет. Почему?

b Ч у ж е з е м е ц. Потому что закон никак не может со всей точностью и справедливостью охватить то, что является наилучшим для каждого, и это ему предписать. Ведь несходство, существующее между людьми и между делами людей, а также и то, что ничто человеческое, так сказать, никогда не находится в покое, – все это не допускает однозначного проявления какого бы то ни было искусства в отношении всех людей и на все времена. Согласимся ли мы в этом?

С о к р а т    м л. Как же иначе?

c Ч у ж е з е м е ц. Закон же, как мы наблюдаем, стремится именно к этому, подобно самонадеянному и невежественному человеку, который никому ничего не дозволяет ни делать без его приказа, ни даже спрашивать, хотя бы кому-то что-нибудь новое и представилось лучшим в сравнении с тем, что он наказал.

С о к р а т    м л. Сущая правда: закон поступает по отношению к каждому из нас именно так, как ты говоришь.

Ч у ж е з е м е ц. Следовательно, невозможно, чтобы совершенно простое соответствовало тому, что никогда простым не бывает.

С о к р а т    м л. Видимо, так.

d Ч у ж е з е м е ц. Для чего же нужно законодательство, если закон несовершенен? Мы должны найти этому причину.

С о к р а т    м л. Конечно.

Ч у ж е з е м е ц. Ведь у вас, как и в других городах, существует обычай всенародных упражнений – в беге ли или еще в чем-нибудь – ради поощрения духа соперничества?

С о к р а т    м л. Да, это очень распространено.

Ч у ж е з е м е ц. Давай же припомним приказания тех, кто сведущ в гимнастических упражнениях и имеет власть эти приказания отдавать.

С о к р а т    м л. Что ты имеешь в виду?

Ч у ж е з е м е ц. Они не считают уместным вдаваться в тонкости, имея в виду каждого в отдельности, и давать указания, что полезно для тела данного человека; наоборот, они думают, что надо более грубо и приближенно давать наказы, так, чтобы они в целом приносили пользу телам большей части людей.

e С о к р а т    м л. Совершенно верно.

Ч у ж е з е м е ц. Потому-то, возможно, они одинаково распределяют между всеми нагрузку, то приказывая всем одновременно бежать, то останавливая их бег, борьбу или другие телесные упражнения.

С о к р а т    м л. Да, это так.

295 Ч у ж е з е м е ц. Значит, мы будем считать, что и законодатель, дающий наказ своему стаду относительно справедливости и взаимных обязательств, не сможет, адресуя этот наказ всем вместе, дать точные и соответствующие указания каждому в отдельности.

С о к р а т    м л. Видимо, это так.

Ч у ж е з е м е ц. Он издаст, думаю я, законы, носящие самый общий характер, адресованные большинству, каждому же – лишь в более грубом виде, будет ли он излагать их письменно или же устно, в соответствии с неписаными отечественными законами.

С о к р а т    м л. Правильно.

b Ч у ж е з е м е ц. Конечно, правильно. Да и в состоянии ли, Сократ, кто-нибудь находиться всю жизнь при каждом, давая ему самые разные и полезные указания? А если бы кто-то и был в состоянии из тех, кто действительно получил в удел царственное познание, то едва ли он пожелал бы, записывая эти пресловутые законы, сам наложить на себя оковы.

С о к р а т    м л. Да, чужеземец, это ясно из только что сказанного.

Ч у ж е з е м е ц. Еще более ясным это станет из последующего.

С о к р а т    м л. Из чего именно?

c Ч у ж е з е м е ц. А вот: скажем ли мы, что врач или учитель гимнастики, собираясь уехать и долгое время пробыть вдали от своих подопечных, сочтет нужным оставить им памятную записку с предписаниями, адресованными этим больным или ученикам гимнастики, чтобы они ничего не забыли?

С о к р а т    м л. Так.

Ч у ж е з е м е ц. А что, если он пробудет в отсутствии меньше, чем ожидал? Неужели, вернувшись, он не посмеет дать другие предписания вопреки тому, что было написано раньше, учитывая, что из-за перемены ли ветра или других неожиданностей погоды больным стало лучше? dНеужели он станет упорствовать и считать, будто не следует отступать от того, что было установлено прежде, и будто ни ему не следует давать новые указания, ни больному осмеливаться преступить написанное, поскольку то, что записано, целительно и направлено к выздоровлению, все же прочее – невежественно и болезнетворно? Если бы такое случилось в науке и истинном искусстве, разве не раздался бы громовой хохот и не были бы подняты на смех подобные предписания?

С о к р а т    м л. Безусловно.

e Ч у ж е з е м е ц. А если кто пишет о справедливом и несправедливом, прекрасном и постыдном, добром и злом или же устно издает такие законоположения для человеческих стад, пасущихся согласно предписаниям законодателей по городам, причем пишет со знанием дела, или вдруг явится другой кто-либо подобный, неужели же им не будет дозволено установить вопреки написанному другое?296 И неужели этот запрет, подобно прежнему, о котором мы говорили, не вызовет самого настоящего смеха?

С о к р а т    м л. Конечно, вызовет.

Ч у ж е з е м е ц. Знаешь, что в таких случаях говорят обычно люди?

С о к р а т    м л. Пока что не догадываюсь.

Ч у ж е з е м е ц. Это звучит очень складно: говорят, что, если кому известны законы, лучшие в сравнении с теми, что были раньше, он должен издавать их не ранее, чем убедит каждого гражданина в отдельности.

С о к р а т    м л. Ну и что же? Разве это неверно?

b Ч у ж е з е м е ц. Возможно, и верно. Но если кто, никого не убедив, силой навязывает лучшее, какое будет имя такому насилию?.. Однако постой. Скажи мне сначала по поводу прежнего...

С о к р а т    м л. Что именно?

Ч у ж е з е м е ц. Если кто, не убедив врачуемого, однако хорошо владея своим искусством, вопреки предписанному станет навязывать лучшее лечение ребенку, мужчине или женщине, как будет называться такое насилие? Ведь скорее любым именем, но только не вредоносной погрешностью против искусства?c И насилуемый таким образом может сказать все, что угодно, не скажет он только, будто претерпел нечто вредоносное и невежественное со стороны насилующих его врачей.

С о к р а т    м л. Ты говоришь сущую правду.

Ч у ж е з е м е ц. А что у нас называется погрешностью против искусства государственного правления? Разве не то, что постыдно, дурно и несправедливо?

С о к р а т    м л. Несомненно.

d Ч у ж е з е м е ц. Ну а если кого-то насильно заставляют вопреки писаным и неписаным отечественным законам делать другое, то, что лучше и прекраснее прежнего, как должно звучать у таких людей порицание подобного рода насилия, коль скоро они хотят, чтобы оно не превратилось во всеобщее посмешище? Не следует ли им говорить что угодно, кроме того, что насилуемые потерпели при этом от насилующих зло. позор и несправедливость?

С о к р а т    м л. Ты говоришь сущую правду.

Ч у ж е з е м е ц. А не получится ли так, что если насилующий богат, то насилие его справедливо, если же беден, то наоборот? Или же убедил кто других либо не убедил, богат ли он или беден, согласно установлениям или вопреки им делает он полезное дело, e именно эта польза и должна служить вернейшим мерилом правильного управления государством, с помощью которого мудрый и добродетельный муж будет руководить делами подвластных ему людей? Подобно тому как кормчий постоянно блюдет пользу судна и моряков, 297 подчиняясь не писаным установлениям, но искусству, которое для него закон, и так сохраняет жизнь товарищам по плаванию, точно таким же образом заботами умелых правителей соблюдается правильный государственный строй, потому что сила искусства ставится выше законов. И пока руководствующиеся разумом правители во всех делах соблюдают одно великое правило, они не допускают погрешностей: правило же это состоит в там, чтобы, умно и искусно уделяя всем в государстве самую справедливую долю, уметь оберечь всех граждан и по возможности сделать их из худших лучшими.

b С о к р а т    м л. Против того, что было тобой сказано, нечего возразить.

Ч у ж е з е м е ц. Да и против другого тоже.

С о к р а т    м л. Что ты имеешь в виду?

Ч у ж е з е м е ц. А то, что никогда многие, кто бы они ни были, не смогут, овладев подобным знанием, разумно управлять государством; единственно правильное государственное устройство следует искать в малом – среди немногих или у одного, все же прочие государства будут лишь подражаниями, как это было сказано несколько раньше, одни – подражаниями тому лучшему, что есть в правильном государстве, другие – подражаниями худшему.

c С о к р а т    м л. Как, как ты сказал? Я ведь и раньше не совсем понял то, что ты говорил о подражаниях.

Ч у ж е з е м е ц. А ведь не худо было бы, если бы кто, затеяв это рассуждение, тут же и бросил его, чтобы в дальнейшем не обнаружилась возникшая сейчас в нем погрешность.

С о к р а т    м л. Какая же это погрешность?

Ч у ж е з е м е ц. Вот какую погрешность надо искать, не совсем обычную и не легкую для рассмотрения; однако же мы постараемся ее уловить.d Смотри-ка: если указанное нами государственное устройство – единственно правильное, по нашему мнению, то, знаешь ли, другим надлежит блюсти себя, следуя его предписаниям и делая то, что мы сейчас одобряем, хотя это и не самое правильное.

С о к р а т    м л. Что же именно мы сейчас одобряем?

Ч у ж е з е м е ц. А вот что: никто из граждан никогда не должен сметь поступать вопреки законам, посмевшего же так поступить надо карать смертью и другими крайними мерами. Такое устройство – самое правильное и прекрасное после первого, если бы кто-нибудь вздумал его отменить [38]. Но давай решим, каким образом возникает государственное устройство, названное нами вторым. Ты согласен?

С о к р а т    м л. Безусловно.

e Ч у ж е з е м е ц. Вернемся же снова к уподоблениям, которые всегда следует применять в отношении царственных правителей.

С о к р а т    м л. О каких уподоблениях ты говоришь?

Ч у ж е з е м е ц. О благородном кормчем и о враче, который "стóит многих людей" [39]: вглядимся в них и с их помощью создадим себе некий образ.

298 С о к р а т    м л. Какой же?

Ч у ж е з е м е ц. А вот какой: давайте представим себе все, что мы терпим из-за врачей величайшие страдания. Кого из нас они хотят сберечь, того каждый из них оберегает, но уж кого хотят погубить, того они всячески губят – и разрезами, и прижиганиями, да еще велят расходоваться на них, налагая род некой дани, из которой на больного идет очень мало либо совсем ничего, всем же остальным пользуется сам врач и его слуги.b Кончается тем, что врач, приняв в уплату деньги от родственников больного или от его врагов, просто его убивает.

Кормчие тоже делают тысячи подобных вещей. Они, следуя чьему-то злому умыслу, покидают людей на пустынных морских берегах, а также подстраивают так, что люди падают за борт в море, и строят другие козни.

cПредставь себе, что, обдумав все это, мы вынесем решение, чтобы ни одно из этих искусств не могло впредь неограниченно распоряжаться ни рабами, ни свободными, сами же устроим собрание с представителями либо всего народа, либо только богатых и всем им – как лицам несведущим, так и мастерам в других областях – будет дозволено выражать свое мнение по поводу плавания или болезней: какими лечебными снадобьями и средствами надо лечить больных или же какими пользоваться судами и корабельным оборудованием для лучшего плавания, а также что делать в виду опасностей, с одной стороны, самого плавания – во время ветров и бурь на море, d а с другой – при встрече с морскими пиратами и, наконец, следует ли или нет большим военным судам вступать в сражение с противником. Занеся все это – и то, что было высказано врачами и кормчими, и то, что считают лица несведущие, – на треугольные таблички и стелы [40], а кое-что из этого приняв как неписаные отечественные обычаи, мы в дальнейшем будем плавать по морю и пользовать больных исключительно таким образом.

С о к р а т    м л. Ты говоришь очень странные вещи.

e Ч у ж е з е м е ц. Ежегодно будут назначаться правители для толпы – из богатых или же из народа, смотря по тому, что покажет жребий. И эти избранные правители будут править, водить суда и пользовать больных согласно записанным установлениям.

С о к р а т    м л. Это еще чуднее!

Ч у ж е з е м е ц. Рассмотри же и то, что за этим последует. Когда исполнится год правления каждого из правителей, надо, созвав судилище, состоящее либо большей частью из богатых людей, либо из представителей народа, на которых падет жребий,299 и поставив перед этим судом бывших правителей, потребовать у них отчет, причем каждый желающий может их обвинить в том, что в течение года они водили суда, не следуя ни предписаниям, ни древним обычаям предков; точно такое же обвинение можно предъявить и врачам, пользовавшим больных. И если кого-нибудь из них осудят, будет решено, чтó он должен претерпеть или какой заплатить штраф.

С о к р а т    м л. Но ведь тот, кто при подобных обстоятельствах по доброй воле и охоте принимает бразды правления, справедливо понесет наказание, в чем бы оно ни состояло.

b Ч у ж е з е м е ц. И вдобавок ко всему надо будет еще принять закон, что, если кто-нибудь станет изучать искусство кораблевождения или доискиваться до истины в деле здоровья и врачевания – относительно ветров, жары или холода – в нарушение предписаний и попробует умничать в этих вопросах, того, во-первых, следует называть не врачом и не кормчим, но верхоглядом, пустым болтуном и софистом. Кроме того, поскольку он развращает других, тех, кто моложе годами, и убеждает их c не согласно законам, а по собственной воле управлять кораблями и руководить больными людьми, то всякий желающий может подать на него жалобу и притянуть к суду; и если окажется, что он вопреки законам и писаным правилам поучает других – будь то юноши или старики, – он должен быть присужден к высшей мере наказания. Ибо не следует быть мудрее закона! Да вдобавок все без исключения должны знать как искусство врачевания, так и искусство кораблевождения, ведь каждый желающий может их изучить по предписаниям и старинным обычаям.

d Так вот, Сократ, если бы с этими знаниями получилось так, как мы говорим, и прочие искусства – военное знание, охотничье искусство всех видов, живопись, каждый раздел подражательного искусства, строительство, изготовление всевозможной утвари, земледелие и всякое растениеводство, а также разведение лошадей оказались бы проводимыми согласно письменным предписаниям, как и всевозможный уход за стадами, прорицания, искусство услужения во всех его видах, игра в шашки, вся арифметика – чистая ли или в применении к измерению поверхностей, глубин и скоростей, – если бы все это совершалось согласно предписаниям, а не по правилам искусства, что бы из этого вышло?

e С о к р а т    м л. Ясно, что все без исключения искусства у нас бы погибли и, поскольку закон запрещает исследование, никогда не возродились бы вновь. И таким образом, жизнь, трудная и сейчас, стала бы к тому времени вовсе невыносимой.

300 Ч у ж е з е м е ц. А что ты скажешь на следующее: если бы мы вынуждены были признать, что все перечисленное должно совершаться по предписаниям, и для присмотра за их выполнением поставили бы кого-нибудь избранного голосованием или по жребию, он же, ничуть не заботясь о предписаниях, из корыстных ли побуждений или из прихоти делал бы все наоборот, без всякого смысла, – разве это зло не было бы еще горше прежнего [41]?

С о к р а т    м л. Да, это сущая правда.

b Ч у ж е з е м е ц. Ведь я думаю, что если бы кто-нибудь осмелился нарушать законы, установленные на основе долгого опыта и доброжелательных мнений советников, всякий раз убеждавших народ в необходимости принять эти законы, то такой человек, громоздя ошибку на ошибку, извратил бы все еще больше, чем это делают предписания.

С о к р а т    м л. Как же иначе?

c Ч у ж е з е м е ц. Поэтому второе правило для тех, кто издает какие-либо законы или постановления, – это ни в коем случае никогда не позволять нарушать их ни кому-либо одному, ни толпе.

С о к р а т    м л. Правильно.

Ч у ж е з е м е ц. Разве эти законы и постановления не подражания истине вещей, начертанные по мере сил сведущими людьми?

С о к р а т    м л. Конечно.

Ч у ж е з е м е ц. А ведь вспомни: мы сказали, что сведущий человек – подлинный политик – делает все, руководствуясь искусством и не заботясь о предписаниях, коль скоро ему что-нибудь покажется лучшим, чем то, что он сам написал и наказал тем, кто находится вдали от него.

d С о к р а т    м л. Да, мы так сказали.

Ч у ж е з е м е ц. Значит, если какой-либо один человек или множество людей, которым предписаны законы, попытаются нарушить их в пользу того, что им представляется лучшим, то они по мере сил будут поступать так же, как тот подлинный политик?

С о к р а т    м л. Несомненно.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, если они – те, кто берется за это, – невежественны, то, пытаясь подражать истинному, они будут подражать ему очень плохо; если же они искусные люди, то это будет уже не подражание, а сама наивысшая истина.

С о к р а т    м л. Безусловно.

e Ч у ж е з е м е ц. А ведь выше мы договорились, что толпа ни в коем случае не может владеть никаким искусством.

С о к р а т    м л. Да, это решено.

Ч у ж е з е м е ц. И если вообще существует царское искусство, то ни множество богатых людей, ни весь народ в целом не в состоянии овладеть этим знанием.

С о к р а т    м л. Да, это невозможно.

301 Ч у ж е з е м е ц. Значит, как видно, подобные государства, коль скоро они хотят по мере сил хорошо подражать подлинному государственному устройству – тому, при котором искусно правит один человек, – ни при каких условиях не должны нарушать принятые в них писаные законы и отечественные обычаи.

С о к р а т    м л. Ты прекрасно сказал.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, когда наилучшему государственному устройству подражают богатые, мы называем такое государственное устройство аристократией; когда же они не считаются с законами, это будет уже олигархия.

С о к р а т    м л. Да, очевидно.

b Ч у ж е з е м е ц. Когда же один кто-нибудь управляет согласно законам, подражая сведущему правителю, мы называем его царем, не отличая по имени того, кто единолично правит, руководствуясь знанием, от того, кто тоже правит один, но руководствуется мнением и законами.

С о к р а т    м л. Допустим.

Ч у ж е з е м е ц. Значит, если подлинно знающий человек правит единолично, то имя ему непременно будет "царь", и никакое иное. Благодаря этому пять наименований перечисленных нами государственных устройств сливаются воедино [42].

С о к р а т    м л. Видимо, так.

c Ч у ж е з е м е ц. Однако если такой единоличный правитель, не считаясь ни с законами, ни с обычаем, делает вид, что он знаток, и потому вопреки предписаниям хочет направить все к лучшему, на самом же деле руководствуется в этом своем подражании заблуждением или же страстью, разве не следует его – и любого другого такого же – именовать тираном?

С о к р а т    м л. Как же иначе?

Ч у ж е з е м е ц. Так-то вот, говорим мы, и появились на свет тиран и царь, олигархия, аристократия и демократия, потому что люди бывают недовольны подобным единоличным монархом, не доверяют ему и считают, что никто вообще недостоин единоличной власти,d ибо монарх должен стремиться и быть в состоянии управлять добродетельно и со знанием дела, справедливо и честно уделяя каждому свое, а на самом деле, думают они, он бесчестит, убивает и причиняет зло любому, кому вздумает. А уж появись такой, о котором мы ведем речь, все были бы рады жить при нем, благополучно руководящем единственным безупречно правильным государственным строем.

С о к р а т    м л. Да и как же иначе?

e Ч у ж е з е м е ц. Но коль скоро в городах не рождается, подобно матке в пчелином рое, царь, тотчас же выделяющийся среди других своими телесными и душевными свойствами, надо, сойдясь всем вместе, писать постановления, стараясь идти по следам самого истинного государственного устройства.

С о к р а т    м л. Очевидно.

Ч у ж е з е м е ц. Так станем ли мы удивляться, Сократ, всему тому злу, которое случается и будет случаться в такого рода государствах, коль скоро они покоятся на подобных основаниях? Ведь все в них совершается согласно предписаниям и обычаям, а не согласно искусству, и любое государство, если бы оно поступало противоположным образом, как ясно всякому, вообще при подобных обстоятельствах погубило бы все на свете.

302Скорее надо удивляться тому, как прочно государство по своей природе: ведь нынешние государства терпят все это зло бесконечное время, а между тем некоторые из них монолитны и неразрушимы. Есть, правда, много и таких, которые, подобно судам, погружающимся в пучину, гибнут либо уже погибли или погибнут в будущем из-за никчемности своих кормчих и корабельщиков [43] – величайших невежд в великих делах, которые, ровным счетом ничего не смысля в государственном управлении, считают, что они во всех отношениях наиболее ясно усвоили именно это знание.

С о к р а т    м л. Сущая правда.

b Ч у ж е з е м е ц. Какое же из этих неправильных государственных устройств наименее тяжко для жизни (хотя все они тяжелы) и какое – тяжелее всего? Нам надо это рассмотреть, хотя по отношению к предмету нашего рассуждения это и будет второстепенный вопрос. Правда, однако, и то, что все мы вообще делаем всё именно ради этой цели.

С о к р а т    м л. Да, это надо рассмотреть. Как же иначе?

Ч у ж е з е м е ц. Итак, смотри: из трех видов государственного правления одно и то же одновременно бывает особенно тяжким и самым легким.

С о к р а т    м л. Как ты говоришь?

c Ч у ж е з е м е ц. А вот как: монархия, власть немногих и власть большинства – это три вида государственного правления, названные нами в самом начале слишком расплывшегося теперь рассуждения.

С о к р а т    м л. Да, именно эти три.

Ч у ж е з е м е ц. Если мы разделим каждое из этих трех надвое, у нас получится шесть видов, правильное же государственное правление будет стоять особняком и будет седьмым по счету.

С о к р а т    м л. Как это все будет выглядеть?

d Ч у ж е з е м е ц. Из монархии мы выделим царскую власть и тиранию, из владычества немногих – аристократию (славное имя!) и олигархию. Что касается власти большинства, то раньше мы ее назвали односложным именем демократии, теперь же и ее надо расчленить надвое.

С о к р а т    м л. Каким же образом мы ее расчленим?

Ч у ж е з е м е ц. Точно так же, как остальные, несмотря на то что пока для нее не существует второго имени. Но и при ней, как при других видах государственной власти, бывает управление согласное с законами и противозаконное.

С о к р а т    м л. Да, это так.

e Ч у ж е з е м е ц. Раньше, когда мы искали правильное государственное устройство, такое деление было бы бесполезным, что мы в свое время и показали. Теперь же, когда мы выделили это правильное устройство и признали необходимыми прочие виды, законность и противозаконно образуют деление надвое в каждом из этих последних.

С о к р а т    м л. Твое объяснение делает это правдоподобным.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, монархия, скрепленная благими предписаниями, которые мы называем законами, – это вид, наилучший из всех шести; лишенная же законов, она наиболее тягостна и трудна для жизни.

303 С о к р а т    м л. Видимо, так.

Ч у ж е з е м е ц. Правление немногих, поскольку немногое – это середина между одним и многим, мы будем считать средним по достоинству между правлением одного и правлением большинства. Что касается этого последнего, то оно во всех отношениях слабо и в сравнении с остальными не способно ни на большое добро, ни на большое зло: ведь власть при нем поделена между многими, каждый из которых имеет ее ничтожную толику. Потому-то, если все виды государственного устройства основаны на законности, этот вид оказывается наихудшим;b если же все они беззаконны, он оказывается наилучшим; дело в том, что, если при всех них царит распущенность, демократический образ жизни торжествует победу; если же всюду царит порядок, то жизнь при демократии оказывается наихудшей, а наилучшей – при монархии, если не считать седьмой вид: его-то следует, как бога от людей, отличать от всех прочих видов правления [44].

С о к р а т    м л. Да, видно, все это так и бывает и происходит, и надо поступать, как ты говоришь.

c Ч у ж е з е м е ц. Надо также отличать участников всех этих правлений от сведущего правителя, ибо они не государственные деятели, а нарушители порядка, защитники величайших химер; да и сами они всего лишь химеры, завзятые подражатели и шарлатаны и потому – величайшие софисты среди софистов.

С о к р а т    м л. Точнехонько метнул ты это слово в так называемых политиков!

Ч у ж е з е м е ц. Пусть! Это будет у нас совсем словно драма: согласно сказанному, мы видим шумную ораву кентавров и сатиров, которую необходимо отстранить от искусства государственного правления: и вот теперь, хоть и с трудом, орава эта отстранена [45].

С о к р а т    м л. Да, очевидно.

d Ч у ж е з е м е ц. Остается еще один род, и отделить его – дело более трудное, так как он и ближе к царскому роду, и в то же время труднее для постижения. Но мне кажется, мы напоминаем людей, очищающих золото.

С о к р а т    м л. Почему?

Ч у ж е з е м е ц. Ведь мастера отделяют сначала землю, камни и прочие вещи такого рода. После этого остаются только ценные примеси, родственные золоту, которые можно отделить лишь с помощью огня, – медь и серебро, e а иногда и адамант [46]; они с трудом выделяются путем плавления, и лишь после испытаний мы можем любоваться беспримесным, чистым золотом – золотом как таковым.

С о к р а т    м л. Да, говорят, что это происходит именно так.

Ч у ж е з е м е ц. Значит, видно, подобным же образом следует нам теперь отделить от политического знания все инородное, чуждое ему и недружественное и оставить только ценное и сродное.304 А это – военное искусство, судебное и ораторское, поскольку последнее связано с царским искусством и помогает ему управлять делами города с помощью убеждения, склоняющего к справедливости [47]. Лишь отделив все это по возможности легким способом, можно будет увидеть то, что мы имеем, обнаженным, единственным в своем роде.

С о к р а т    м л. Ясно, что надо попытаться это сделать.

Ч у ж е з е м е ц. После попытки искомое и обнаружится. Давай попытаемся выявить его с помощью музыки. Скажи мне...

С о к р а т    м л. Что именно?

b Ч у ж е з е м е ц. Есть ли у нас музыкальная наука и вообще наука, дающая знание всего того, что связано с умелостью рук?

С о к р а т    м л. Есть.

Ч у ж е з е м е ц. Что же? Не скажем ли мы, что наука о том, следует ли нам изучать какую-либо из этих наук или нет, также будет относящимся к этим наукам знанием?

С о к р а т    м л. Да, скажем.

Ч у ж е з е м е ц. Однако мы скажем, что это знание будет отличным от тех?

С о к р а т    м л. Да.

Ч у ж е з е м е ц. Так как же: ни одна из этих наук не должна управлять другой? Или все они должны управлять этой отличной от них наукой? Или, наоборот, она должна быть распорядительницей и управительницей их всех?

c С о к р а т    м л. Она должна управлять остальными.

Ч у ж е з е м е ц. Значит, ты считаешь, что та наука, которая указывает, надо ли обучаться, должна управлять у нас теми, которые обучают и направляют?

С о к р а т    м л. Конечно.

Ч у ж е з е м е ц. И та наука, которая указывает, надо ли применять убеждение или нет, должна управлять той, что владеет убеждением?

С о к р а т    м л. Как же иначе?

d Ч у ж е з е м е ц. Пусть так. Какой науке мы припишем уменье убеждать большинство, толпу не посредством поучения, а силой самих слов [48]?

С о к р а т    м л. Я думаю, ясно, что это надо отнести к ораторскому искусству.

Ч у ж е з е м е ц. А в вопросе, нужно ли действовать по отношению к кому-то убеждением, силой или здесь вообще надо воздержаться от действий, – какой науке принадлежит решение?

С о к р а т    м л. Той, которая управляет наукой убеждения и речи.

Ч у ж е з е м е ц. А это будет, думаю я, не иная какая-нибудь наука, но способность управлять государством.

С о к р а т    м л. Ты прекрасно сказал.

Ч у ж е з е м е ц. Как видно, ораторское искусство легко отделяется от политического в качестве иного вида, подчиненного этому.

С о к р а т    м л. Да.

Ч у ж е з е м е ц. А вот что следует думать о такой способности?..

С о к р а т    м л. О какой же?

e Ч у ж е з е м е ц. О той, которая определяет, как надо вести войну со всеми, с кем мы решили воевать: будет такая способность искусством или нет?

С о к р а т    м л. Как же можно не отнести к искусствам то, что рождается из всего военачальнического и воинского опыта?

Ч у ж е з е м е ц. А науку, сведущую и умеющую дать совет относительно того, надо ли воевать или лучше покончить дело миром, будем мы считать отличной от этой способности или одинаковой с ней?

С о к р а т    м л. Следуя сказанному раньше, ее следует считать иной.

305 Ч у ж е з е м е ц. Обозначим ли мы ее как управляющую названной ранее, если будем следовать прежнему нашему способу?

С о к р а т    м л. Полагаю, что да.

Ч у ж е з е м е ц. Но какую же науку решимся мы назвать владычицей всего этого великолепного и огромного воинского искусства, кроме науки подлинно царской?

С о к р а т    м л. Кроме нее, нельзя назвать никакой.

Ч у ж е з е м е ц. Значит, мы не будем считать, что наука полководцев, поскольку она подсобная, – наука политическая?

С о к р а т    м л. Это невозможно

b Ч у ж е з е м е ц. Давай же рассмотрим и уменье судей, справедливо творящих суд.

С о к р а т    м л. Конечно, рассмотрим и это.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, способно ли оно на что-нибудь большее, чем. приняв во внимание все взаимные обязательства, утвержденные в качестве законных царем-законодателем, судить, рассматривая, какие из них выполняются справедливо, а какие – несправедливо? Собственная же его добродетельc проявляется в том, что ни ради даров, ни из страха или из сострадания, а также из вражды или дружбы оно не склоняется к нарушению распоряжений законодателя при разборе взаимных обвинений тяжущихся сторон.

С о к р а т    м л. Да, не иначе: деятельность этой способности заключена примерно в названных тобой границах.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, мы нашли, что сила судей – не царственная, сила эта – хранительница законов и служанка царской силы.

С о к р а т    м л. Видимо, так.

Ч у ж е з е м е ц. Следовательно, относительно всех перечисленных знаний надо заметить, что ни одно из них не оказалось искусством государственного управления. d То искусство, которое действительно является царским, не должно само действовать, но должно управлять теми искусствами, которые предназначены для действия; ему ведомо начало и развитие важнейших дел в государстве, благоприятное и неблагоприятное для них время, и все прочие искусства должны исполнять его повеления.

С о к р а т    м л. Правильно.

Ч у ж е з е м е ц. Поэтому те искусства, которые мы только что перечислили, не управляют ни друг другом, ни самими собой, но каждое из них занимается своими делами и, согласно особенностям этих дел, по справедливости носит соответствующее имя.

e С о к р а т    м л. Видимо, так.

Ч у ж е з е м е ц. Если же обозначить одним именем способность того искусства, которое правит всеми прочими и печется как о законах, так и вообще обо всех делах государства, правильно сплетая всё воедино, то мы по справедливости назовем его политическим.

С о к р а т    м л. Безусловно.

Ч у ж е з е м е ц. Теперь, когда все виды его деятельности в государстве нам стали ясны, давай рассмотрим его по образцу ткацкого искусства.

С о к р а т    м л. Отлично!

306 Ч у ж е з е м е ц. Итак, нам надо сказать о царском плетении, каково оно, каким образом сплетается и какая из него получается ткань.

С о к р а т    м л. Это ясно.

Ч у ж е з е м е ц. Трудную же, кажется, вещь необходимо нам объяснить!

С о к р а т    м л. Во всяком случае это нужно сделать.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, часть добродетели некоторым образом отличается от всего вида в целом, хотя любители препираться относительно слов и сочтут это уязвимым с точки зрения большинства.

С о к р а т    м л. Я не понял тебя.

Ч у ж е з е м е ц. Сейчас повторю. Ведь мужество, думаю я, ты считаешь одной из частей добродетели?

b С о к р а т    м л. Да, конечно.

Ч у ж е з е м е ц. Однако рассудительность отлична от мужества, хотя и она есть часть добродетели.

С о к р а т    м л. Да.

Ч у ж е з е м е ц. Осмелимся же выдвинуть касательно того и другого некое странное положение.

С о к р а т    м л. Какое?

Ч у ж е з е м е ц. Что во многих случаях они в каком-то смысле находятся в отношениях сильного взаимного противоречия и раздора.

С о к р а т    м л. Что ты имеешь в виду?

c Ч у ж е з е м е ц. Весьма необычное положение, ведь обыкновенно считается, что все части добродетели между собой в ладу.

С о к р а т    м л. Да.

Ч у ж е з е м е ц. Посмотрим же, приложив побольше внимания, так ли все просто обстоит на самом деле, или же есть здесь скорее нечто, находящееся в разладе с родственными частями.

С о к р а т    м л. Что ж, говори, как это надо рассматривать.

Ч у ж е з е м е ц. Во всем вообще следует выделять то, что мы называем прекрасным, но при этом делим на два противоположных вида.

С о к р а т    м л. Скажи яснее.

d Ч у ж е з е м е ц. Не хвалил ли ты когда-нибудь сам или не слышал ли, как хвалят другие стремительность и живость – касалось ли это движений тел, душ или голосов, как самих по себе, так и их изображений, даваемых музыкой или живописью?

С о к р а т    м л. Конечно. Как же иначе?

Ч у ж е з е м е ц. Припоминаешь ли ты, как это делают в каждом из этих случаев?

С о к р а т    м л. Нет, совсем не помню.

Ч у ж е з е м е ц. Смогу ли я на словах объяснить тебе, как я это себе представляю?

e С о к р а т    м л. Почему бы и нет?

Ч у ж е з е м е ц. Тебе это кажется очень легким! Давай же рассмотрим все это в противоположных родах. Всякий раз, когда мы неоднократно восхищаемся живостью, напористостью и стремительностью мысли или тела, а также и голоса, мы, выражая свою похвалу, пользуемся одним-единственным словом – "мужество" .

С о к р а т    м л. Как это?

Ч у ж е з е м е ц. Мы говорим в этих случаях: "мужественно и стремительно", "живо и мужественно", а также "напористо и мужественно". И всякий раз, прилагая такое слово ко всем подобным натурам, мы произносим им похвалу.

С о к р а т    м л. Да.

307 Ч у ж е з е м е ц. Далее. А вид спокойных проявлений чего бы то ни было разве не хвалим мы часто в самых различных случаях?

С о к р а т    м л. И даже очень.

Ч у ж е з е м е ц. Говорим ли мы в этих случаях что-то противоположное или то же самое?

С о к р а т    м л. Что ты хочешь этим сказать?

Ч у ж е з е м е ц. А то, что, восхищаясь проявлениями мысли, мы называем их всякий раз спокойными и рассудительными;b точно так же о действиях мы говорим, что они размеренны и мягки, о голосах – что они нежны и глубоки, а обо всяком вообще ритмическом движении и музыке – что они умеренно неторопливы: таким образом, мы прилагаем ко всему этому имя не мужества, а упорядоченности.

С о к р а т    м л. Сущая правда.

Ч у ж е з е м е ц. А когда то и другое кажется нам неуместным, мы меняем наименования, выражая тем самым свое порицание.

С о к р а т    м л. Каким образом?

Ч у ж е з е м е ц. Если что-то кажется нам происходящим живее и стремительнее, чем положено, или представляется более жестким, чем нужно, мы называем это заносчивым и безумным;c тó же, что медленнее, тяжеловеснее и мягче должного, мы называем робким и вялым. И почти всегда мы находим, что рассудительная натура и мужественная противоположны друг другу, как две враждующие между собой идеи, никогда не смешивающиеся между собой в соответствующих каждой из них делах, и, если мы посмотрим внимательнее, те, кто носит их в своих душах, испытывают между собой разлад.

С о к р а т    м л. Какого рода разлад?

d Ч у ж е з е м е ц. Во всем том, о чем мы сейчас говорим, а также, видимо, и во многом другом. Ведь, я думаю, одобряя то, что им сродно, как нечто им близкое, и порицая, напротив, то, что близко тем, кто от них отличается, они вступают в самые враждебные отношения – и касательно многих вещей – друг с другом.

С о к р а т    м л. Видимо, это так.

Ч у ж е з е м е ц. А между тем подобный раздор этих двух видов – самое настоящее ребячество, которое в важных делах государства оборачивается зловреднейшим из недугов.

С о к р а т    м л. О чем ты говоришь?

e Ч у ж е з е м е ц. Я говорю обо всем ходе жизни. Ведь те, кто отличается упорядоченностью, всегда готовы жить мирно, занимаясь собственными делами и не вмешиваясь в чужие; таково же и их обращение со всеми своими соотечественниками и с другими городами: они всегда готовы поддерживать с ними мир. Из-за такой чрезмерной любви к покою и досугу они незаметно для самих себя становятся невоинственными и делают такими же своих юношей. Поэтому-то они всегда оказываются слабой стороной, и часто незаметно для себя самих их дети и все их государство за несколько лет попадают в рабство.

308 С о к р а т    м л. Ты говоришь о тяжкой и страшной беде.

Ч у ж е з е м е ц. А что же те, кто склоняется больше к мужеству? Разве не бывает так, что, постоянно вовлекая свои города в войны, они из-за чрезмерной страсти к подобного рода жизни навлекают на себя вражду многих могущественных властителей и либо совсем губят свою родину, либо отдают ее в рабство и подчинение вражеским государствам?

b С о к р а т    м л. Бывает и так.

Ч у ж е з е м е ц. Как же не сказать, что в подобных обстоятельствах оба этих рода оказываются между собой в отношениях великой вражды и разлада?

С о к р а т    м л. Иначе сказать нельзя.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, не обнаружили ли мы того, что искали с самого начала, а именно, что части добродетели немало различаются между собой по своей природе, как и те, кто ими обладает?

С о к р а т    м л. Да, похоже, что это так.

Ч у ж е з е м е ц. Присовокупим же сюда и следующее...

С о к р а т    м л. Что именно?

c Ч у ж е з е м е ц. Разве какое-нибудь из смешанных искусств, творя любое свое произведение, даже самое ничтожное, составляет его намеренно из негодных и добротных частей, или же, наоборот, всякое искусство по возможности отбрасывает все негодное, а берет полезное и нужное и уже из всего этого, сводя его воедино – будь все эти вещи между собой подобны или неподобны, – творит некую единую силу и идею?

С о к р а т    м л. Как же иначе?

d Ч у ж е з е м е ц. Значит, и истинное по своей природе искусство государственного правления не станет намеренно составлять какое-либо государство из хороших людей и дурных, но, как это ясно, сначала испытает их, словно шутя, а испытав, передаст на воспитание тем, кто способен воспитывать и содействовать подобному воспитанию, руководить же ими и направлять их будет само, подобно тому как ткацкое искусство руководит чесальщиками и другими мастерами, подготавливающими все остальное, требующееся для тканья: оно будет указывать каждому из мастеров, какое надо выполнить дело, полезное для задуманной им ткани.

e С о к р а т    м л. Да, безусловно.

Ч у ж е з е м е ц. Точно таким же образом, кажется мне, и царское искусство, само владея способностью повелевать, не допускает, чтобы приставленные к этому делу законом учители и воспитатели, все до единого, воспитывали и упражняли характер, не соответствующий задуманной им смеси, но приказывает воспитывать лишь такой, смешанный нрав. 309 А кто не способен одновременно стать причастным и разумному, и мужественному нраву, а также всему остальному, направленному к добродетели, но силой дурной природы отбрасывается ко всему кощунственному, к заносчивости и несправедливости, тех оно карает смертью, изгнанием и другими тяжелейшими карами.

С о к р а т    м л. Да, это считается правильным.

Ч у ж е з е м е ц. Тех же, кто погрязает в невежестве и крайней низости, оно впрягает в рабское ярмо.

С о к р а т    м л. Совершенно верно.

b Ч у ж е з е м е ц. Из остальных же, чья природа способна под воздействием воспитания склониться к благородному началу и поддаться смешению, требуемому искусством, оно тех, кто более склонен к мужеству и по своей крепости почитается им подобными ткацкой основе, и других, кто склонен к порядку и потому используется им, – если продолжить уподобление, – в качестве похожей на уток пышной и мягкой пряжи (причем устремления тех и других прямо противоположны), старается каким-то способом связать и переплести...

С о к р а т    м л. Каким же именно способом?

c Ч у ж е з е м е ц. Прежде всего оно соединяет между собой по сродству вечносущую часть их душ божественной связью, а уж после того животную часть их душ – связью человеческой.

С о к р а т    м л. Что? Как ты говоришь?

Ч у ж е з е м е ц. Я говорю, что истинное мнение о прекрасном, справедливом и добром, а также обо всем противоположном, когда оно прочно, рождаясь в душах, образует нечто божественное в божественной же природе.

С о к р а т    м л. Так оно и подобает.

d Ч у ж е з е м е ц. Мы знаем, что только политик и хороший законодатель способны с помощью музы царского искусства внушить истинное мнение тем, кто причастен правильному воспитанию, как мы сейчас говорили.

С о к р а т    м л. Это похоже на правду.

Ч у ж е з е м е ц. Того же, кто в этом немощен, мы никогда не назовем тем именем, которое сейчас ищем.

С о к р а т    м л. Совершенно верно.

Ч у ж е з е м е ц. Что же? Разве мужественная душа, восприняв подобную истину, не станет более кроткой и причастной всему справедливому? А не приобщившись к ней, разве не отклонится она более в сторону звериной природы?

С о к р а т    м л. Как же иначе?

e Ч у ж е з е м е ц. А что будет с кроткой природой? Разве, восприняв подобные мнения, не станет она подлинно рассудительной и разумной, особенно в государственной жизни? А если она не приобщится к тому, о чем мы говорим, разве не приобретет она позорнейшую и справедливую славу глупости?

С о к р а т    м л. Несомненно.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, мы скажем, что эта связь и сплетение никогда не будут прочными и монолитными между злыми, а также между злыми и добрыми и что никакое знание нельзя серьезно использовать, когда речь идет о подобных людях.

С о к р а т    м л. Да. И как это сделать?!

310 Ч у ж е з е м е ц. Прочными же они будут лишь в том случае, если будут даны законами только тем, кто воспитан с рождения согласно своей природе. Только для них будет действительно это средство царского искусства и только таким образом будет еще божественнее связь частей добродетели неподобных между собой душ, устремляющихся в противоположные стороны [49].

С о к р а т    м л. Сущая правда.

Ч у ж е з е м е ц. Остальные же связи, человеческие, коль скоро эта, божественная, уже установлена, нетрудно уразуметь, а уразумевши – установить.

b С о к р а т    м л. Как же? И о каких связях ты говоришь?

Ч у ж е з е м е ц. О законах, касающихся общения между собой дочерей на выданье и сыновей, и особенно о выдаче замуж и женитьбах, ведь большинство людей неправильно соединяются для рождения детей.

С о к р а т    м л. Как это?

Ч у ж е з е м е ц. Разве не само собой разумеется, что погоня в таких делах за богатством и могущественным родством заслуживает серьезного порицания?

С о к р а т    м л. Конечно.

c Ч у ж е з е м е ц. А вот упрекнуть тех, кто в подобных делах хлопочет о происхождении – если они делают это неверно, – будет более уместно.

С о к р а т    м л. Естественно.

Ч у ж е з е м е ц. А ведь делают они это, нисколько не задумываясь, заботясь лишь о минутном покое, и потому выбирают себе подобных, тех же, кто на них не похож, отталкивают, отмеривая им величайшую меру нерасположения.

С о к р а т    м л. А именно?

d Ч у ж е з е м е ц. Те, кто отличается упорядоченностью, ищут нрав, подобный их собственному, и по возможности берут жен из таких же родов, а дочерей своих стараются выдать в такие семьи. То же самое делает мужественный род людей, когда гонится за своей собственной природой, в то время как оба рода должны были бы делать прямо противоположное.

С о к р а т    м л. Почему это? Да и ради чего?

Ч у ж е з е м е ц. А потому, что мужество многих родов, не смешанное от рождения с благоразумной природой, сначала наливается силой, под конец же превращается в совершеннейшее безумие.

С о к р а т    м л. Естественно.

e Ч у ж е з е м е ц. Душа же, чересчур исполненная скромности и не смешанная с дерзновенной отвагой, передаваясь из поколения в поколение, становится более вялой, чем следует, и в конце концов впадает в полное уродство.

С о к р а т    м л. И это, естественно, случается таким образом.

311 Ч у ж е з е м е ц. Я сказал, что в тех связях нет ничего невозможного, если только оба рода будут иметь одну заботу – о совершенстве. Это-то и есть целиком и полностью дело царского ткачества: оно ни в коем случае не должно допускать, чтобы рассудительные характеры отдалялись от мужественных, но должно сплетать их вместе единомыслием и почестями, бесчестьем и славой, а также взаимной выдачей обязательств и, изготовляя таким образом мягкую и, как принято говорить, ладно сотканную ткань [51], всегда предоставлять государственные должности обоим этим родам совместно.

С о к р а т    м л. Как это?

Ч у ж е з е м е ц. Если где-нибудь есть нужда в одном правителе, надо избрать такого распорядителя, чтобы он имел оба указанных качества; там же, где требуется много правителей, надо смешивать их между собой в равных количествах, ведь в высшей степени мягкому, справедливому и спасительному нраву благоразумных правителей недостает резкости, своего рода острой и действенной дерзновенности.

С о к р а т    м л. По-видимому, и это верно.

b Ч у ж е з е м е ц. Мужественность же уступает в свою очередь в том, что касается справедливости и мягкости; зато она куда дерзновеннее в деле. И невозможно, чтобы в государствах все шло хорошо, если в них не будет того и другого рода.

С о к р а т    м л. Да, иначе не может быть.

Ч у ж е з е м е ц. Итак, вот что мы называем завершением государственной ткани: царское искусство прямым плетением соединяет нравы мужественных и благоразумных людей, объединяя их жизнь единомыслием и дружбой c и создавая таким образом великолепнейшую и пышнейшую из тканей. Ткань эта обвивает всех остальных людей в государствах – свободных и рабов, держит их в своих узах и правит и распоряжается государством, никогда не упуская из виду ничего, что может сделать его, насколько это подобает, счастливым.

С о к р а т    м л. Превосходно изобразил ты нам, чужеземец, царственного мужа – политика [52].

 

 

 

___________________________________

[1] См. Законы V, прим. 15.

[2] О наружности Теэтета см.: Теэтет 143e.

[3] Разделение теоретических и практических искусств дано в "Филебе", прим. 49.

[4] Два типа врачей рассматриваются в "Законах" (IV 720с-е).

[5] Имеются в виду персидские цари.

[6] Это рассуждение Платона можно проиллюстрировать следующим образом:

[7] Имеются в виду птицы. - 24

[8] Все разделение знания, приводящего к царственному искусству политика, можно представить следующим образом:

[9] Платон использует миф, в котором переплетаются древние представления об истории человеческого рода и собственные мысли Платона. Ср. мифы, излагаемые в "Протагоре", прим. 31, и "Горгии", прим 80, тоже трактующие проблемы историко-культурные, социальные и этические.

[10] Атрей и Фиест, дети Пелопа, известные взаимной ненавистью и преступлениями, которые были следствием проклятия, наложенного на Пелопа богами.

[11] Жена Атрея Аэропа передала Фиесту, соблазнившему ее, золотого агнца, рожденного по воле Гермеса в стаде Атрея и являвшегося символом незыблемости царской власти Атрея.

[12] В ужасе от злодейства Атрея, бросившего в море свою жену, а затем угостившего Фиеста блюдом из его убитых детей, Солнце – Гелиос – изменило свой путь.

[13] См.: Евтидем, прим. 34. Евтифрон, прим. 15, Кратил, прим. 29, Горгий, прим. 80.

[14] По Гесиоду (Теогония 182-187), земля, принявшая в себя кровь Урана, через несколько лет родила гигантов в доспехах и с копьями в руках. Лукреций (V 821-825) прямо пишет, что "заслуженно носит матери имя земля, потому что сама сотворила весь человеческий род", а также зверей и птиц.

[15] О создании космоса, его движении и душе см.: Тимей 30a-c, 40 ab, а также прим. 61, 62.

[16] Перевод буквальный. Очевидно, идет речь об оси космической сферы.

[17] Блаженную жизнь при Кроносе рисует Гесиод (Работы и дни 109-126).

[18] Кормчими именуются боги также у Эсхила (Прометей прикованный 148).

[19] В противоположность высказанной здесь точке зрения "Законы" (X 902е – 903а) прямо говорят о попечении богов над миром в большом и малом. См. также "Тимей" 42d о – посеянных душах.

[20] См.: Тимей 34ab.

[21] Ср.: Тимей 33b - 34b, прим. 41-44.

[22] Имеется в виду богиня Афина.

[23] О периодических катастрофах, постигавших человеческий род, см.: Критий, прим. 40. См. также: Законы III 677a, 679d.

[24] См. выше, 271de – о даймонах, т.е. божественных существах, пасущих стада смертных.

[25] См. также: Критий, прим. 12.

[26] Уточнение таблицы, данной в прим. 8, можно представить так:

[27] Платон не случайно сравнивает здесь искусства разделения и соединения с шерстопрядильным искусством и ткачеством вообще; этот образ он использовал и в других диалогах (Парменид, Софист, Федон).

[28] Апельт дает в этом месте истолковывающий перевод: "...другая часть искусства измерения направлена на неизбежную сущность становления".

[29] Ср.: Филеб, прим. 46 – о чистых удовольствиях, полученных от геометрических фигур, красок и звуков, т.е. бестелесных предметов.

[30] Семь родов перечисленных здесь вспомогательных искусств, не относящихся к искусству политическому, можно считать также практическим искусством, свойственным большинству в отличие от теоретического искусства меньшинства, принимая во внимание разделение, данное в "Филебе" (см.: Филеб, прим.49).

[31] Ср. мнение Платона о рабах с аристотелевским (Политика I 2).

[32] У вас – т.е. у афинян. Аристотель также сообщает (Политика III 9, 1285b 9-19), что древние греческие цари сами совершали жертвоприношение, так как "это последнее не составляло специальной функции жрецов", и впоследствии, когда многие функции царя отпали, это право за ними сохранилось.

[33] Кентавры, мифологические существа, сочетали в себе природу коня и человека, обитали в диких горах и чащах и отличались буйством и невоздержанностью. Исключение составлял мудрый кентавр Хирон – сын Кроноса, воспитатель героев (Ил. XI 831 сл.). Сатиры – лесные козлообразные демоны, изображались как спутники бога Диониса.

[34] Аристотель пишет: "Тот, кто испытывает недоумение и изумление, считает себя незнающим" (Метафизика I 2, 982b 17 сл.).

[35] Типы государственного устройства рассмотрены подробно Платоном в VIII кн. "Государства". См. прим. 4-9, 12 к указанной книге диалога.

[36] См. прим. 8.

[37] В "Законах" Платон прямо говорит, что "ни закон, ни какой бы то ни было распорядок не стоят выше знания. Не может разум быть чьим-либо послушным рабом; нет, он должен править всем, если только по своей природе подлинно свободен" (IX 875cd).

[38] Ср.: Законы II 690a-c – о взаимоотношениях закона и разума, насилия и добровольного подчинения.

[39] Гомер. Ил. XI 514. Платон цитирует эти стихи также в "Пире" (214b).

[40] Плутарх сообщает, что при Солоне законы писались на деревянных таблицах, так называемых кирбах, поворачивающихся на своей оси (Солон XXV // Сравнительные жизнеописания. Т. 1-2. М., 1961-1963. Т. 1).

[41] Возможно, имеются в виду афинские демагоги, осмеянные еще Аристофаном во "Всадниках".

[42] Ср. рассужлдения Платона в "Законах" (VI 712de) о якобы близком к идеалу государственном строе Лакедемона и Крита, который вмещает в себя все формы правления, основываясь по сути дела на божественных законах. См. также: Законы I, прим. 1.

[43] См. также: Законы, кн. IV, прим. 11 и Филеб, прим. 6. Образ государства-корабля, известный у греческого лирика Алкея (fr. 30 Diehl), не раз встречается у Платона. Ср. также данный образ у римского поэта I в. Горация (Carm. I 14).

[44] Арисотель имеет в виду рассуждения Платона в "Государстве" (VIII 544c – 576d) и в данном месте "Политика", а также свои в "Никомаховой этике" (VIII 12, 1170b 8 сл.), когда утверждает в "Политике", что "все эти формы государственного устроения вообще ошибочны" (IV 2, 128b 9-11).

[45] Ср. выше, 291ab, где тоже невежественная толпа сравнивается с кентаврами и сатирами (см. прим. 33). Существовал особый тип драмы, так называемой сатировской, где действовали эти хитроумные, но грубые и недалекие существа.

[46] Адамант – по Гесихию, род железа; может быть, сталь – у Эсхила (Прометей прикованный 6) и Пиндара (Пифийские оды IV 25 // Пиндар, Вакхилид. Оды. Фрагменты / Издание подготовил М.Л.Гаспаров. М., 1980). Теофраст впервые придал адаманту значение алмаза (fr. II 19 Wimm.).

[47] Народные ораторы играли огромную роль в демократических Афинах, особенно в эпоху их упадка и борьбы за независимость.

[48] Ср. "Горгий" 445а – о риторике: "Красноречие – это мастер убеждения, внушающего веру в справедливое и несправедливое, а не поучающего, чтó справедливо, а чтó нет".

[48] Ср.: Горгий 445а – о риторике: "Красноречие – это мастер убеждения, внушающего веру в справедливое и несправедливое, а не поучающего, чтó справедливо, а чтó нет".

[49] Сплетение частей добродетели, стремящихся к противоположным качествам, возможно здесь только при понимании их в плане не антиномическом, а диалектическом. О добродетели в искусстве управлять государством см.: Протагор, прим. 29.

[50] Ср.: Законы VI 773b, d.

[51] Конъектура.

[52] Заключительные слова вряд ли произносит юный Сократ. Скорее они принадлежат старшему Сократу, который начинал диалог.